Первый Чародей Эдмонде встал рядом с ней, смотря на колонны с откровенной неприязнью. Он протер лоб дрожащей от усталости рукой и заметил, что она на него смотрит.
— Рис — хороший парень, — сказал, как бы отвечая на вопрос.
— О Жанно вы сказали бы то же самое?
— Нет, хотя я сомневаюсь, что сейчас вы мне поверите.
— Вы правы.
Она подошла к большой центральной колонне, прикоснувшись к металлическим ступенькам, которые обвивались вокруг нее, чтобы убедиться, что они прочные. Казалось невозможным, что они до самого верха выдержат вес человека, но они ни разу не дрогнули под ней. Все же, для собственного спокойствия, она испытывала их на прочность каждый раз.
Евангелина осторожно взобралась. Она заметила, что некоторые бутыли перестали светиться. Обычно, это означало, что маг, которому они принадлежали, был мертв. Нужно будет вспомнить и предложить, чтобы усмиренные убрали неработающие бутыли, дело, которое уже давно должно было быть сделано. Хотя, кому она скажет? Лорду-Искателю? Она сомневалась, что он заинтересован в обыденных вопросах, таких как управление ежедневными делами в башне.
До фиала чародея Риса оставалось ещё полпути. Она проверила по записи её рунический символ, чтобы точно убедиться. Внезапно ей в голову пришла мысль — ошибались ли когда-нибудь Усмиренные регистраторы. Они были нечеловечески методичны, и их пассивная натура делала их надежными — но не слишком ли доверяли им храмовники? Все они когда-то были магами, и, в то время как они не испытывали эмоций, она гадала, мог ли Усмиренный восстать против них.
Церковь всегда утверждала, что такое невозможно. Но было время, когда Церковь считала невероятным и восстание магов.
— Значит, теперь мы, маги, стали узниками своих комнат? — обратился к ней Первый Чародей. — Обычно нам всегда разрешалось передвигаться по башне. Вы не можете запихивать людей во все меньшие и меньшие коробки, в надежде, что они исчезнут.
— Или начнется восстание? Как в Киркволле? — голос прозвучал с большим раздражением, чем она намеревалась. Спускаясь по лестницам, с бутылью в руке, она старалась сохранить самообладание.
— Я согласна, условия там были жестокими. Учитывая все, что произошло, даже вы, я надеюсь, согласитесь, что это здесь не то же самое.
Он пожал плечами.
— Покушение на Верховную Жрицу, вне всякого сомнения, было глупым поступком. Все, чего я прошу, это чтобы мы все не платили за преступление одного человека.
Евангелина достигла конца лестницы и повернулась к нему.
— Возможно, Чародей Рис, в конце концов, не имеет никакого отношения к делу. Что если прямо сейчас его убивают ножом в сердце, чтобы прикрыть чей-то поступок? Храмовники находятся здесь, чтобы защищать магов, нравится вам это или нет.
— Даже если это убивает нас? — маг рассеянно отмахнул рукой её мгновенное возражение. — Я извиняюсь. Уже поздно. У вас есть то, что вам нужно?
— Да.
— Тогда давайте пойдем.
Они вышли из комнаты, и Евангелина отпустила Первого Чародея. Он неторопливо спустился по главной лестнице без дальнейших комментариев, пока стражник смиренно закрывал за ней дверь в хранилище. Он явно разрывался между желанием притвориться, что ничего не произошло, и угодить вышестоящему начальству. Она намеревалась позволить ему попотеть.
Она поднесла к глазам бутыль-филактерию и изучила ее. «Посмотрим теперь, куда же ты делся», — подумала она. Сконцентрировавшись, она направила в неё чуточку своей силы. Багровое сияние крови начало пульсировать и потом медленно приобрело более глубокий оттенок.
«Значит, все ещё в башне. Это уже начало».
Евангелина спустилась по лестницам, не опуская взгляда с бутыли. Чем ниже они спускалась, тем ярче становилось сияние. Это не говорило ей, в каком направлении находился Рис, но зато указывало, становится ли она ближе — и, спускаясь мимо этажей, где находились комнаты магов, она поняла, что он был ещё ниже. Значит, определенно есть тайный проход, если только часовой отошел от поста дальше, чем утверждал.
Она продолжала идти по темным коридорам Башни, освещая дорогу жутковатым сиянием филактерии. Внутренний двор был пустым, храмовников, обычно тренирующихся там, не было. Часовня была пустынной, лишь Вечное Пламя в священной жаровне давало знать, что она вообще использовалась. Она была совершенно одна, и только эхо её шагов составляло ей компанию.