Пацан сидел с кольцом в носу, а моя внутренняя Вилка не реагировала. Это был нонсенс. Я, не найдя поводов отвлечься, уже судорожно думала, к чему прицепиться. Его внешний вид мог стать отличной темой для продолжительного конфликта, но первашу повезло. Ведущие, стали подниматься на сцену, а это значит, что все собрались.
Ребята нашли меня взглядом, и я дала им команду начинать.
— Добрый вечер, дамы и господа!..
В актовом потух свет и загорелись гирлянды. От белых фонариков на полу появились сияющие круги. Все ахнули.
А мне? Куда мне деваться? Может, просто уйти в преподавательскую?
Я устало вздохнула и всё-таки пробежалась взглядом по столпившейся по краям зала публике.
— …Этим вечером мы перенесёмся в эпоху кринолинов, шёлка и бальных танцев…
Ведущие произносили речь, которую я всю пропустила мимо ушей.
Кто-то испытывал меня тяжелым взглядом, и я нестерпимо его ощущала на своей оледеневшей коже. Захотелось сжаться и спрятаться под стол. Но на таком масштабном мероприятии, вероятно, все рассматривали друг друга. Было глупо верить в плод своей нездоровой фантазии?
По шее рассыпались мурашки. Ну не мог он вернуться! Сейчас? Не мог же? Тогда бы, наверное, Александр Вадимович проболтался, что Муратов восстановился.
Мне не хотелось даже пытаться найти его в толпе лиц, облаченных в маски. Вдруг бы и правда нашла…
Я очнулась от аплодисментов.
— Объявляется первый танец «падекатр». Минутная готовность.
К чёрту! Тошнота подкатила к горлу.
Это было уже несмешно. Гости начали образовывать парочки, занимая свои места. А я в полуобморочном состоянии стала огибать их на ватных ногах, пробираясь к выходу.
— Музыку!
В глазах почернело.
Кто-то прикоснулся ледяной рукой к моей ладони, мягко притормозив меня уже в дверях. Параноидальный и пугающий, но от чего-то предсказуемый жест едва ли не умерщвлил моё сознание. Я поняла, что погрязаю в приглушённом свете актового зала, так и не добравшись до коридора. Из-за приоткрытой створки выглядывала полоска жёлтого света, растянувшаяся на полу. А я просто не могла двинуться с места. Холодные дрожащие пальцы невесомо сжали мою руку, будто вымаливая остаться.
Это прикосновение не могло принадлежать посторонним.
Я замерла в ужасе, ощущая, как человек позади не может сдержать тремор. Заиграло плавное вступление, нагнетающее растерянность между нами. Послышались шорканья и шуршание платьев.
Вполоборота я развернулась к нему, не решаясь взглянуть в глаза, пристально следящие за мной. Боковым зрением я оценила, насколько некто был крепок. Весь в чёрном, а из-под коротко обстриженных кудрей выглядывала маска, скрывающая лицо.
Нет. Пожалуйста…
Этого не должно было произойти с нами!
Позади остолбеневшего Муратова задвигался танцевальный круг, начался первый выход.
Перед глазами всё поплыло.
Ты не можешь! Не можешь прийти и начать танцевать со мной как ни в чём не бывало!
Лекса сжал мою руку до боли, вынуждая вступить в круг. При виде его холодных, стальных глаз, сверкающих из-за маски, я испытала, как внутри всё опустилось. Как будто они даже потеряли цвет и не выражали совершенно ничего, как искусственные стекляшки в глазницах кукол. Он был нечеловечески красив. Холёный. Идеальнее, чем на лживых картинках из интернета, и совсем, совсем другой… Чужой.
Я напугалась масштабов своего удушающего за горло разочарования. Растерянно шагнула навстречу, рассматривая выглядывающую из-за воротника тесной рубашки татуировку и странный шрам на тыльной стороне ладони.
Чужая сильная рука обвила меня за талию, как и год назад, притягивая немного плотнее позволенного. Я обмякла, ощутив его близость, и испытала полнейшее опустошение. Неизвестный, угрожающий спокойствию запах ударил в нос, а от незнакомого прежде, напускного равнодушия пересохло в горле.
Увидь я тебя на улице, даже бы и не признала…
Мы задвигались невпопад. Тут же механично и быстро подстроились под круг, поравнявшись с парами, косо поглядывающими в нашу сторону. Новый Лекса хорошо помнил танец спустя столько времени.
Апатично и бегло заглядывая мне в глаза, он никак не решался заговорить. А может, и вовсе не собирался… С каждой секундой становилось всё больнее это понимать. Кажется, теперь нам просто не о чем было разговаривать.
Наши пути не пересекались так давно, что лучше бы и этого идиотского дыхания врозь в холодных объятиях не существовало.
Я начала спотыкаться, чувствуя, как немеют конечности и просто отвернулась.
Зачем? Зачем он пришёл?!
— Прости, — его рот нехотя разомкнулся, высвобождая хриплый голос.
Тот самый голос, от которого ноюще трепетало в рёбрах.
Я тут же повернулась и вцепилась в мужские растрескавшиеся губы взглядом. Шумный выдох вырвался из груди.
Вот так просто, парень? Ты исчез без всяких предупреждений, а я мучалась. И до сих пор не была уверена, что смогу хоть кому-то довериться в этой жизни после тебя.
Нельзя приручить человека, окутать его добром, а потом молча исчезнуть…
— Ничего страшного, — бледно вздохнула я.
Ничего. Наверное, ему было, за что извиняться.
Мне не стоило знать подробностей.
— Он рассказал тебе… Что-то непростительное? — когда я всё же произнесла это, голос будто надтреснул. Мы закружились в вальсе медленнее остальных.
У Муратова чуть округлились стеклянные глаза. Мы оба поняли, о ком идёт речь, и заметно смутились. Не удалось смолчать про Савицкого, как ни хотелось сохранить свою честь…
Просто мне было безумно обидно.
Лёша безжизненно кивнул, и теперь, не отрываясь, смотрел на меня. Стало совсем неуютно.
— Он соврал, — процедил Лекса.
Конечно, соврал.
Верю. Я верю тебе. Лёня такой человек, ему всё сходит с рук. Психолог, легко добивается своего, вводя окружающих в заблуждение. Только этот факт ничего не менял!
Проходимцу слишком легко удалось уничтожить наши отношения. Уничтожить то, что, оказывается, могло разрушиться и без его помощи.
— Ты… — у меня задрожал подбородок. — Ты столько раз говорил, что мнение чужих для тебя ничего не значит. И поверил во вранье постороннего человека?
Муратов хладнокровно молчал, ведя меня в танце.
Только теперь поднял измученный взгляд к потолку, сбиваясь с ритма, и я почувствовала пульс, раздающийся во всём напряженном мужском теле. Мы не стали оборачиваться друг к другу спиной, пропустив такт.
— Прости… — не глядя продолжил он, но осекся, сжав мою ладонь до онемения. Боже…
До этого момента я была почти уверена, что он преуспел в расставании со мной. Но это оказалось не так…
В рёбрах так остро резануло, будто меня хлыстнули оголённым проводом.
Я откашлялась и убедилась, что мы отставали по движениям, портя картинку видеографу.
Мне было так жаль! Бесполезного «прости» никогда не будет достаточно, чтобы всё вернулось вспять. Мы оба это ощутили, мимолётно переглянувшись. Муратов виновато поморщился под своей бархатной маской.
— Я не должен был… — что с его застывшей мимикой?
У него обморожение? Как в сказке Андерсена.
Лекса вдруг остановил продолжительный взгляд прямо на моих глазах, и в нём мимолётно проявилось хроническое, самоуничижительное страдание. Он беззвучно выдохнул, и прокуренное дыхание угодило прямо мне в лицо.
Я попыталась задержать воздух в лёгких, чтобы не вспоминать тот вкус, сопровождающий каждый наш поцелуй.
И поцелуй той девушки с фотографии, выкрадывающей дым из его рта. Мои глаза тут же заволокло пеленой.
Лёша взволновался при виде слёз, поторопился отвернуться. Но в последний момент не смог увести взгляд с моих губ, словно у него не было выбора. И, не моргая, нервно сглотнул.
Мой лоб будто ошпарило кипятком.
Я надеялась! Надеялась, что он не так легко выкинул меня из своей жизни, как демонстрировала новостная лента. И эта жалкая надежда удовлетворилась, сохранив слегка целым то, что когда-то могло ещё называться органом для перекачки крови.