Знал Бадяга Худислава, и тот Бадягу знал, поэтому и не собирался дружинник идти на кухню, боясь, что главный дворцовый повар или предаст его сознательно, коль уж посвятил себя служению борейцам, или невольно проговорится, по имени назвав его при посторонних. Поэтому-то и задумал Бадяга расстаться со своими глухарями, положив мешок в закуток какой-нибудь, — не возвращаться же назад с тем, что нес на кухню? Скоро уловил он запахи готовившейся пищи, поварня была недалеко.
«Вот тут и брошу глухарей…» — подумал Бадяга, увидев дверь приоткрытую, ведущую в какую-то каморку. Хотел он еще на пути обратном позаглядывать в парадные покои, чтобы и там проведать, много ли воинов стоит на страже. Оглянулся, в каморку юркнул, где, видно, хранились скатерти — по духу полотняному определил. Раскрыл мешок, птиц одну за другой вытащил, на пол бросил, и только пустой мешок за плечи закинул, как вдруг дверь распахнулась широко, впуская в каморку свет из коридора, факелами освещенного.
Замер от неожиданности Бадяга: заслонив собой дверной проем, на пороге кто-то стоял и смотрел на него, руку положив на рукоять меча. Не видел его лица Бадяга, зато человек тот прекрасно мог рассмотреть Бадягу.
— Ну-ка выйди, мил человек, выйди-ка сюда! — послышался приказ.
Вышел Бадяга в коридор. На лице — улыбка, дескать, не понимаю, в чем дело. В коридоре увидел богато одетого борейца. Без шлема, но на свиту дорогую, нарядную кольчуга надета. Меч, кинжал к поясу прицеплены. Был бореец низкорослый, сутуловатый, волосы как пакля, редкая бороденка, как мочалка, глазки плутоватые так по сторонам и бегают, рот слюнявый приоткрыт в улыбке гадкой, зубов уж половины нет. Но сразу догадался Бадяга, что человечек этот никудышный его знает.
«Да это ж поваренок Солодуха! — вспыхнуло в сознании Бадяги. — Вот уж вляпался, не повезло!»
Солодуха продолжал улыбаться. Как видно, хотел подольше насладиться замешательством Бадяги, ведь он помнил, что дружинник отбыл в Пустень вместе с Владигором, и уж если явился обратно в одежонке смерда, то, значит, с какой-то тайной целью.
— Что ж ты делаешь здесь, друг мой, Бадяга?! — с притворной лаской спросил Солодуха. — Бородой-то занавесился, но я тебя спознал, спознал! Чего ж не в доспехе? Да и меч оставил где-то. Вижу, раздобрел! Похоже, жрешь за троих?
Бадяга сдаваться не хотел. Учтиво поклонился, юркнул в каморку на минутку, глухарей, схватив за шеи, вынес в коридор:
— С кем-то ты спутал меня, господин. Никакой я не Бадяга, а Викула, охотник я из ближайшей к Ладору деревеньки. Вот на поварню Худиславу глухарей несу. Так что пропусти уж ты меня, а то птица будет несвежей, попротухнет.
Солодуха, руки в боки уперев, снисходительно улыбнулся:
— Да и впрямь протухнуть могут, если их в сей каморке держать. А почему же ты, Викула, глухарей своих туда запрятал, а не на поварню понес?
Не замешкался с ответом Бадяга:
— А хотел, чтоб полежали они там чуток, покуда я нужник не найду. Приспичило, понимаешь…
— Верю, Бадяжечка, бывает, — сокрушенно покачал головой Солодуха. — А по какой нужде спешил-то? По малой али по большой?
Злиться уже начинал Бадяга. Понял он, что Солодуху ему не провести, но ответил нарочито небрежно:
— А все вместе, Солодуха, — по малой да и по большой, чтобы время зря не тратить. Пропусти-ка ты меня, мил человек, а то…
Солодуха заметил злой огонек, мелькнувший в глазах Бадяги, и, если б не отпрыгнул назад проворно, железные пальцы дружинника сомкнулись бы клещами на шее его. Но ушел от смерти Солодуха, выхватил из ножен меч, закричал пронзительно:
— Борейцы! Стража! На помощь! Тут высмотрень Владигора! Скорей сюда!
Сам же, на стражу не надеясь, размахивая мечом, наступал на безоружного Бадягу. Вот уж клинок рядом с головой Бадяги просвистел. Пятился дружинник, мешком пытался парировать удары — вначале получалось, один раз чуть было не запутал в мешковине меч поваренка. Солодухе, однако, удалось ранить его в руку, и близкой уже виделась Бадяге смерть, но случилось то, чего ни Солодуха, ни дружинник не ожидали.
Вдруг расширились от ужаса и боли глаза Солодухи, меч со звоном упал на плиты пола, и увидел Бадяга, как две черные лапы обхватили сзади плечи Солодухи, а кошачья морда с оскаленными острыми зубами впилась в шею поваренка, урча жадно, люто. Пытался Солодуха оторвать от себя животное, но кошка, вцепившись когтями в кольца кольчуги, а зубами в шею его, казалось, срослась со своей добычей. Еще несколько судорожных попыток Солодухи освободиться ни к чему не привели, и он, пошатнувшись, рухнул на пол, а кошка, сделав свое дело, черной стрелой метнулась в темноту.