— Идем, княже, идем! Вдоволь упьешься небесной красотой — хоть захлебнись ею! А что, проняла-таки тебя Кудруна, проняла дева?
— Не то слово, бореец! Ну, веди же к себе!
Когда Крас с Владигором прошли в каморку, занимаемую колдуном, тот долго возился в углу, якобы не находя ящичка с портретом, а на самом деле испытывая терпение князя, на которого то и дело посматривал с высокомерной насмешливостью, чувствуя, что Владигор теперь полностью в его руках.
— Ну вот, нашел, — сказал он наконец, протягивая князю доску. — Смотри! Краше лика не найдешь, хоть весь Поднебесный мир объедешь!
Владигор с жадностью прильнул к портрету взором: лицо Кудруны не изменилось к худшему, оставаясь все таким же прекрасным.
— Значит, ты говоришь, что и Кудруна любит меня? — спросил наконец князь, продолжая смотреть на портрет.
— Да, но этого мало… — как-то небрежно ответил Крас.
— Что значит «мало»? — встрепенулся Владигор. — Она любит меня, я люблю ее, к тому же Грунлаф желает, чтобы мы соединились в браке.
Крас позволил себе чуть презрительно рассмеяться, отвечая:
— Ты ошибаешься, князь. Так было раньше, теперь же, после того как ты отказом своим оскорбил его, он и видеть тебя не хочет. Знай, что благородный Грунлаф разослал повсюду гонцов и зовет князей и видных дружинников принять участие в состязании стрелков из лука. Тому, кто выиграет, достанется в жены Кудруна. Таково его решение…
— И Грунлаф не позвал… меня? — растерянно спросил Владигор.
— Не знаю, право, какие виды у благородного Грунлафа на тебя, но полагаю, что, если ты приедешь, князь игов не сможет тебя прогнать. Я и Кудруна уговорим его не гневаться и допустить умнейшего и храбрейшего Владигора до состязаний. О, приезжай! Состязание состоится на празднике после сбора урожая. Уверен, блистательнейший, что ты победишь, ведь всем известно: Владигор — лучший стрелок в Поднебесном мире. Кстати, — Крас зачем-то оглянулся, — ты бы мог показать свое искусство, поражая цели из… твоего нового оружия. Прости, но в Ладоре много говорят об этом. Если все увидят, что твое изобретение превосходит обычные луки, Грунлаф будет счастлив стать твоим тестем. Ну так решил? Что я передам Кудруне и ее отцу?
Владигор с вызовом посмотрел на Краса и сказал:
— Скажи, что князь Синегорья Владигор приедет! — и добавил: — Пусть все, кто думает добиться руки Кудруны, страшатся меня!
Князь, взглянув еще раз на изображение Кудруны, направился к выходу, но Крас остановил его:
— Повелитель! Ты что-то оставил здесь.
— Что же? — повернулся Владигор.
— Портрет Кудруны. Княжна прислала его тебе в подарок.
Спрятав портрет в ящичек, Крас с поклоном передал его Владигору. Прижав к груди драгоценную ношу, князь, счастливый и гордый, вышел из каморки колдуна.
Оставшись один, Крас долго трясся от смеха. Колдун не испытывал к людям ненависти, он просто презирал их, с виду таких сильных, отважных, умеющих строить дома и ковать оружие, сеять хлеб, выращивать овощи и сладкие плоды, но таких глупых и слабых, когда любовное чувство вдруг охватывало их.
— Ты мой, Владигор, мой! — шептал Крас. — Никогда тебе уже не избыть любви к Кудруне, а вернее, к ее портрету. Смотри на него, любуйся им. Скоро ты отправишься к Грунлафу, и Ладор останется без повелителя и защитника. Мы встретимся в Пустене, столице благородного Грунлафа, и уж там я тебя окончательно погублю!
4. Дорога копий и мечей
Не сразу Владигор сказал своей сестре Любаве, куда собрался ехать он после того, как с полей Синегорья будет собран урожай. Проницательная Любава замечала, что с братом происходит что-то странное. Делами Синегорья он занимался с меньшим тщанием, пиры и охота его не привлекали, зато стрельба из лука и какого-то нового оружия стала единственным его увлечением.
— Ты собираешься идти на войну? Но против кого? — спросила она как-то раз. — Разве в Поднебесном мире вот уже несколько лет подряд не царит радостное для всех затишье?
Владигор не ответил, лишь загадочно улыбнулся, поцеловал сестру и ушел в свои покои.
Любаву беспокоило, что брат стал каким-то неровным в поведении. Он то скрывался ото всех, подолгу был задумчив, то, напротив, проявлял бурную веселость даже тогда, когда обстановка требовала серьезности, — например, во время приема иноземных посланников. Он, видела Любава, чаще стал выказывать гнев по самым пустячным поводам, и, что казалось наиболее странным, перестал выносить присутствие рядом с собой представителей пола, к которому она сама принадлежала, — он почти ненавидел всех женщин, делая исключение лишь для нее одной.