Владигор усмехнулся и тоже поднялся:
— Напрасно ты старалась, кудесница. Порошок, который был всыпан нами в чаши, — надежная защита от всех снадобий. Но за угощение спасибо. Теперь же нам надо ехать. Ты обещала мне коня…
Отчаяние исказило черты лица Каримы. Она схватила Владигора за руки, приблизилась к нему и зашептала:
— Останьтесь хотя бы до утра! Витязи, ну что вам стоит? Наши женщины хотят любви, детей, так неужели вы будете столь жестокосерды и не даруете нам это?
— Нет! — не раздумывая, ответил Владигор, в сознании которого все ярче светился образ Кудруны. — Нужно ехать! — И, обращаясь к дружинникам, сказал: — Выходим!
— Никуда вы не уйдете, никуда! — дико прокричала вдруг Карима. — Ты оскорбил меня своей любовью к Кудруне, ну так поплатишься за это! Мечи-и-и!!
Тотчас тридцать женщин вскочили на ноги, и в руках у каждой был меч дружинника. Владигор увидел, что ему прямо в горло Карима нацелила острие его собственного меча.
Она рассмеялась зло и совсем не по-женски, потом сказала:
— Тебя я не удерживаю, Владигор, — можешь ехать к своей ненаглядной Кудруне, а вот дружинников ты мне оставишь. Из их числа я и выберу себе мужа, другие же станут супругами этих женщин.
Владигор печально улыбнулся:
— Неужели ты не понимаешь, что воин никогда не подчинится воле женщины? Не было такого в Синегорье, чтобы женщины силком принуждали к браку того, кто носит меч.
— Мы тоже носим мечи и не хуже, чем вы, владеем ими, поэтому вправе требовать от вас стать нашими мужьями! Хочешь, мы покажем свое искусство? Выстави дружинника на круг, а я против него поставлю свою дружинницу. Если победу одержит твой воин — уезжай! А если, — Карима прищурила глаза в недоброй усмешке, — если победит моя воительница, то все вы, тебя включая, должны будете остаться здесь, в моих владениях. Согласен?
Владигор хотел было возразить, мол, никто из его дружинников не опозорит свой меч схваткой с женщиной, но, увидев суровые, безжалостные лица готовых на все женщин, коротко сказал:
— Бадяга, будешь драться!
— Княже! — с мольбой в голосе воскликнул дружинник. — За что такой позор? С бабой драться? Да никогда!
— Будешь!! — повторил Владигор. — Повелеваю, ты мой слуга!
Лишь тяжкий вздох Бадяги был ему ответом. Меж тем Карима обратилась к одной из воительниц:
— Млада, надень кольчугу, шлем и выходи на двор. Покажешь этим городским крысам, что девы леса сражаются не хуже их! Убей его! Остальные пусть держат мужичков на острие меча, а то, глядишь, и сбегут, как зайцы! Ха-ха-ха!
Владигор и дружинники увидели, что к выходу из горницы с равнодушным видом направилась охотница, покатые плечи которой, полный стан, толстые шея и руки свидетельствовали о ее недюжинной силе. Не взглянув на княгиню, она вышла на двор, и скоро Владигор сквозь слюду оконца увидел ее уже в рогатом шлеме на голове и в кольчуге. Млада деловито помахивала мечом, разминаясь перед поединком, и было слышно, как гудит рассекаемый клинком воздух.
— Вперед, Бадяга! Дайте ему меч! — приказал Владигор, и сразу женщина, которая ухаживала за Бадягой, подала ему его оружие.
Проходя мимо Владигора, Бадяга недобро на него взглянул и процедил сквозь зубы:
— Ну и удружил ты мне, княже. Век помнить буду!
Владигор же вслед ему шепнул:
— Жалеть не надо…
Когда Бадяга вышел, Карима произнесла, обращаясь к Владигору:
— Пройдем и мы на двор. Будем судьями наших поединщиков.
На ровной площадке перед домом стояли двое — мужчина и женщина, оба крепкие телосложением, в кольчугах, обтягивавших их торсы. Женщина, широко расставив ноги и положив клинок на плечо, казалась совершенно невозмутимой. Ее, как видно, не пугала ни собственная смерть, ни то, что человек, с которым она только что пила мед и плясала, будет ею убит.
Бадяга же заметно волновался. Воин то чертил что-то своим длинным мечом на земле, то сгибал едва ли не в дугу клинок отличной ладорской ковки. На противника, вернее, противницу дружинник не смотрел — слишком уж было горько, неприятно сражаться с «бабой».
Карима сказала повелительно:
— Млада, если ты хочешь, чтобы у твоих подруг были мужья, убей его!
Владигор, не видя иных путей к освобождению, кроме победы Бадяги, произнес:
— Бадяга! Ради своих товарищей, ради моей любви к Кудруне убей ее!