— Помню, — немного успокоился Грунлаф, — но только почему же я не вижу его в Пустене? Не случилось ли с ним что-нибудь в дороге?
— Брось, Грунлаф! — презрительно махнул рукой Крас. — Сам знаешь, что о его силе и мужестве по всему Поднебесному миру ходят легенды, о нем поют песни, слагают сказы. А этим витязям и князьям, всей этой собравшейся здесь мелкоте скажи, что Кудруна занемогла, а поскольку без нее состязание проходить не может, вот и пришлось отложить ненадолго. Гляди-ка, пива да браги для гостей пожалел! Не думал я прежде, что ты такой скупердяй, Грунлаф. Может быть, тебе и яблок этих жаль для меня?
Но ответа Крас не получил, зато увидел, что Грунлаф замер у окна, словно приглядываясь к чему-то, и вдруг взволнованно спросил:
— Скажи, какой родовой знак Владигора?
— Ну, кто же этого не знает — меч и две скрещенные стрелы!
— Вот! — вытянул вперед свою руку Грунлаф и с восторгом сказал: — Я вижу меч и стрелы на красном щите! Это Владигор! Ах, Крас, твоя тайная наука помогла!
— Иначе и быть не могло, — равнодушным тоном ответил Крас, впиваясь зубами в яблоко. — Только пусть радость не помешает тебе быть осмотрительным — ни в коем случае не выказывай ее перед Владигором. Ведь он оскорбил тебя отказом, и ты должен ответить ему тем, что не выделишь его из толпы хорьков, лакомых до чужих закромов. Размести его вместе с остальными, в домах твоих дворовых людей.
Было видно, что Грунлафу хотелось принять Владигора совсем иначе, ведь он мечтал сделать его своим зятем и союзником, но ослушаться всеведа Краса князь не решался.
— Будь по-твоему, — кивнул он. — Я даже не выйду встретить его. Довольно и вестника, чтобы показать, где ему разместиться и откуда брать еду и питье. Ну вот, я почти у цели! Пойду сообщу Кудруне!
И Грунлаф, любивший свою дочь больше всего на свете, поспешил на ее половину, а Крас остался в горнице, — он все так же медленно очищал яблоки и ел их, чему-то тихонько посмеиваясь.
Дворец Грунлафа был не меньше, а может быть, и больше, чем дворец Владигора. Если бы синегорец захотел проехать туда, где князь игов разместил приехавших на состязание, без провожатого он бы этого сделать не сумел.
— Бадяга, протруби-ка в рог три раза! — приказал Владигор, гарцуя у дворцовых ворот, оказавшихся закрытыми. Стражники, что караулили на особой надвратной площадке, отказывались кого-нибудь впускать без особого на то дозволения князя Грунлафа.
Бадяга, надувая щеки так, что казалось, будто они вот-вот лопнут, исполнил приказание Владигора, и тотчас, словно за воротами только и ждали этого, они распахнулись, и важный седовласый вестник, учтиво поклонившись, произнес:
— Кто посмел потревожить покой князя игов, благородного Грунлафа?
— Князь Синегорья Владигор! — с достоинством отвечал синегорец.
— Следуйте за мной, — сказал вестник. — Я покажу, где тебе и твоим дружинникам предназначено разместиться.
Медленно проехав по множеству пустынных дворов, узких проходиков и даже крытых галерей, Владигор со свитой очутился там, где жизнь кипела вовсю. Здесь люди сновали, стояли, беседуя о чем-то, громко смеялись, стреляли из лука в цель, сидели за столами, вынесенными на улицу, спорили, пили из огромных чар и ковшей, переводили куда-то лошадей. Владигор сразу понял, что это и есть его соперники.
Когда его и дружинников разместили по маленьким каморкам с деревянными кроватями и соломенными тюфяками, он, приказав Бадяге позаботиться о лошадях и пище для воинов, решил прогуляться по дворам, чтобы присмотреться к соперникам, с которыми ему предстояло сражаться за руку Кудруны. Вначале он, конечно, пошел к тем, кто стрелял в намалеванный на широкой доске круг. Было видно, что все стрелки серьезно заняты подготовкой к состязанию. Луки натягивали они не спеша, целились так долго, что руки начинали дрожать. Это, знал Владигор, обычно и губило стрелка из лука. И действительно, в центр круга попадали далеко не все, хотя стреляли всего с каких-то тридцати шагов.
Сердце Владигора радостно забилось, едва он увидел «успехи» соперников. В иных обстоятельствах князь мог бы, конечно, подсказать им, как нужно правильно натягивать лук, как целиться, но сейчас он открыто радовался тому, что стреляет лучше всех. Кудруна благодаря его умению стрелять становилась его добычей, он уже почти обладал ею. Но вдруг одна мысль уколола его: «Что же за радость победить этих неумелых стрелков? Неужели среди них не найдется достойного соперника? Как же я предстану перед Кудруной? Ведь она вправе будет сказать мне: „Владигор, я думала, что ты сильный, ловкий, бесстрашный, а теперь вижу, что ты слывешь таким всего лишь потому, что все вокруг тебя хилые и неумелые!“»