— Эй, лентяи, отворяйте! Волка вам принес, который детей ваших кусал!
Возглас этот был услышан тотчас. Ворота заскрипели, отворились. На площади, где жители обычно собирались, замелькали факелы. Все, несмотря на время ночное, возбужденно и радостно кричали, передавая один другому радостную весть. На площадь стали сбегаться обитатели городища с криками:
— Где? Где волк?!
— Кто его убил?
— А, говорят, тот пришлый витязь, с уродливым лицом, страшила!
Владигор, все эти разговоры слыша, не обижался. Ношу свою на землю не опускал, так и держал на плечах ее, а когда обступил его народ, сказал, гордясь собственным успехом:
— Вот, горожане, зверь, который ваших детей губил!
Но смотрели люди на тело, которое опустил он на землю, не с ненавистью, а с какой-то жалостью, с сочувствием. Вырвав факел из рук стоящего рядом человека, приблизил пламя к телу, — не волк, а человек это был! Руки и ноги стянуты ремнями, кожаная петля охватывала от подбородка до темени голову, из-под мышки стрела торчала, кровь сочилась оттуда.
— Да это же Крива-бочар! — воскликнул кто-то.
— Ну точно Крива! — подтвердил другой. — Неужто он и есть тот волк?
Народ, разглядывая лежащего на земле жителя городища, хоть и изгнанного, но совсем не заслуживавшего казни, недоверчиво покачивал головой:
— Да нет, ну куда там Криве волком быть! Хлипкий он такой, откуда у него силы по домам в волчьем обличье шастать да детей кусать!
— Настоящего надобно искать волка, а при чем здесь Крива-бочар?
Владигор, слушая все эти разговоры и не умея сдержать раздражения, закричал:
— Следы волка до самой избушки Кривы этого шли! Много следов! Часто волк от дома Кривы в городище бегал, а после снова возвращался. Я же на полпути от его избушки к городищу засаду устроил, самострел зарядил, протянул бечевку, пять ночей караулил, и вот сегодня наткнулся волк, бежавший в ваше городище, на ту бечевку, самострел стрелу пустил — вот она торчит! Связал я лапы волку, морду ему петлей стянул, чтобы не кусался, на себя его взвалил да и понес. Сам не понимаю, как он дорогой в человека превратился, но не иначе как оборотнем был ваш бочар!
Но горячая речь Владигора всех равнодушными оставила. С сочувствием смотрели все на Криву, кто-то нагнулся, петлю снял с головы его, знахарь местный стрелу вытащил, тут же на рану наложил холщовую повязку. Бочар был жив, только тяжело дышал, и слышалось Владигору в его дыхании хрипение волка, которого тащил он на плечах своих.
Зашевелились губы раненого бочара:
— Не… я… это он — обо-ро-тень, тот, кто меня… убил… На… ли-цо… его смот-ри-те…
Сказал — и умер, так и застыв с открытым ртом. А жители городища на Владигора уставились в страхе. Всем казалось, что человек с таким лицом и не может не быть убийцей.
Мужик чернобородый, тот самый, что пользовался уважением у горожан, строго проговорил:
— Вот что, витязь! Откуда ты пришел сюда и зачем, нам неведомо! В наши дела соваться мы тебя не просили. Думаешь, у нас нет мужей, способных мечом и копьем владеть? Влез ты не в свое дело, вот и получилось… — На мертвого Криву показал. — Ступай, откуда пришел, там верши суд и чини расправу, а мы по своим законам живем, и ты мешать нам не смеешь. К тому же… — усмехнулся он, — рожей ты малость не вышел. Уходи от нас!
Владигор слушал его и не верил ушам своим. Он ждал от людей благодарности за то, что избавил их селение от оборотня, убивавшего их детей, они же не только не хотели благодарить его, но и обвиняли в убийстве соплеменника. И догадывался Владигор, что не верят они в добрые намерения его только потому, что он был уродом.
— Да поверьте же вы мне! — вдруг прокричал Владигор протяжно и хрипло, как зверь, попавший в яму охотника. — Поверьте! Я такой же, как вы, зачем же гоните меня?! Я готов служить вам, охранять ваше городище! Вот подстрелил я сегодня огромного волка, а он превратился в человека! Кому поверили вы? Оборотню этому, обозлившемуся на всех вас за то, что изгнали его? Жалеете его? Не надо его жалеть! Выройте яму поглубже, бросьте в нее проклятого, вгоните в грудь его кол осиновый, тогда не будет больше к вам ходить! Не сделаете этого, по ночам вурдалаком к вам являться станет, кровь вашу начнет сосать, вот тогда попомните меня! Лицо мое вас смутило! А про душу-то вы забыли? Другая она, не похожая на лицо.
Молчание, воцарившееся на площади, нарушил голос женщины. Говорила та самая мать, что пять дней назад оплакивала убитую волком дочку: