Я устроилась на пушистом ковре и протянула руки к огню. Я всегда мечтала о дровяном камине, считала его единственно настоящим. Этот же был газовым. Но он грел, и сейчас мне этого было достаточно.
Рядом со мной на пол уселся Оливер.
– У вас в Нью-Йорке был камин?
– Был. Декоративный. Маме нравится камин, как украшение интерьера, но она ужасно боится открытого огня. Пожар и всё такое. Наверное, поэтому она и не готовит толком. А я вот не боюсь. И с плитой, наверное, поэтому дружу.
– Кажется, у тебя интересная мама. И такая молодая…
Ой-ой! Честно говоря, я не думала, что Оливер захочет обсудить со мной мою маму и меня. Совсем ты, Саманта, расслабилась. Тебе даже ответить на это нечего. Не подготовилась ты, девочка, не подготовилась!
– Это многие говорят, – усмехнулась я. – Хороший уход творит чудеса!
– Не сомневаюсь, – улыбнулся мужчина. – Если не секрет, сколько ей лет?
– Мистер Мёрфи, а вы в курсе, что задавать такие вопросы женщине неприлично? – я строго на него посмотрела. Но увидев его виноватое лицо, рассмеялась. – Тридцать пять. Все так удивляются, когда узнают об этом. Зато я уж точно знаю, к чему приводят ранние браки и ранние дети.
– И к чему же?
– К тому, что твои одноклассники будут говорить: «У тебя такая горячая мамочка, Баркер! Я б ей вдул!» Фу! – сморщилась я. – Но со временем ко всему привыкаешь.
– У твоей мамы очень знакомое лицо. Мы не могли встречаться раньше? – Оливер очень хотел выведать что-то о моей семье и поэтому решил зайти с другой стороны.
– Наверное, только если вы делали дизайнерский ремонт. Или учились в Гарварде.
– Учился, – кивнул он. А я выругалась про себя. Придумывать на ходу детали жизни несуществующей матери оказалось не так просто, как я думала.
– В школе дизайна?
– Нет, конечно. И она старше меня. Она уже выпустилась к моменту моего поступления. Значит, точно не университет. Ладно. Может быть, и не встречались. А чем занимается твой отец?
– Он архитектор, – ответила я, внутренне грустно вздохнув. Оливер не отстанет. Будет задавать тысячу и один невинный вопрос, которые часто возникают у взрослых к друзьям их детей. И по крупицам пытаться наскрести ответ на вопрос, почему я так напоминаю его старую знакомую. Собственно, именно так он и поступил.
– У тебя отличная семья, Саманта, – подвёл итог своему допросу мужчина. – Мне вот с дружной семьёй не слишком повезло.
– Правда? – Я искренне удивилась. В моей памяти о его проблемах с родителями ничего не сохранилось.
– Знаешь, по прошествии лет ты на многие вещи начинаешь смотреть по-другому. После школы ты уезжаешь в колледж, отрываешься от семьи, и порой понимаешь, что люди, с которыми ты много лет жил в одном доме на самом деле не родные. Просто родственники по крови. У вас нет общих интересов, вам скучно и тягостно общество друг друга. Родители тобой недовольны, братья и сёстры не понимают. Со стороны у вас прекрасная семья: все здоровы, обеспечены, устроены. Что же ещё надо? Человеческого тепла – вот чего. Абсолютной любви. Когда тебя родители любят не за то, какие оценки ты получаешь или сколько наград присудили твоему проекту. Тебя любят просто за то, что ты есть. Вот что важно. Увы, в нашей семье это понимают не всё. И Джуди в том числе. Надеюсь, ей хватит ума не оттолкнуть Райана так, как это сделала наша мама со мной.
Он замолчал и хмуро смотрел на огонь. Видимо, не у одной Саманты Коул за плечами сложное детство. Но у меня была мама – спасительная соломинка, которая не позволяла забывать, что меня всё же любят. А Оливеру не так повезло. И он прав, его сестра совершает ровно те же ошибки. Она идеальная мать идеального сына. Всё остальное не имеет никакого значения. Даже если эта идеальность портит жизнь её ребёнку.
Пауза затягивалась. А я не знала, как должна себя вести. Что может сделать ребёнок, после такого признания взрослого?
– У папы большая семья, – тихо начала я. – Он не первый, долгожданный, и не последний, самый любимый. Он просто средний. Третий сын. И ему недоставало любви. Я долгое время не понимала, почему он так говорил. Ведь его мама всегда была моей любимой бабушкой. Ласковой, заботливой. Но теперь я понимаю папу лучше. Он ничем особо не выделялся в детстве на фоне своих братьев. И видимо, поэтому у родителей никогда не хватало на него времени и любви. А я была единственной девочкой среди внуков. Похоже, я заслужила бабушкино внимание своей уникальностью. Но у этой истории, на самом деле, хороший конец. Папа сделал выводы и любит меня так сильно, как только может. Все мои рисунки – в альбоме, посещал все мои концерты, дарил кучу подарков, миллион раз ради меня смотрел «Семейку Аддамс». Я ужасно её любила, но боялась смотреть одна. Порой его любви было даже слишком много для меня одной. Я брыкалась, ершилась. Глупая! Но чтобы понять это, мне потребовалось увидеть папу на больничной койке. Знаете, очень отрезвляет!
Легко догадаться, что в моём рассказе можно заменить пару переменных и получить жизнь моей мамы. Стоило мне начать вспоминать о ней, и словесный поток было не остановить. Я так давно её не видела. И так соскучилась!
– Я и не думал, что современные дети такие рассудительные, – удивился Оливер. – Послушав тебя, никогда бы не подумал, что разговариваю с семнадцатилетней девушкой. И никогда бы не подумал, что ты любишь такие старые фильмы! Ему в моём детстве было кучу лет, а в твоём и подавно.
– Ну что поделать, любовь к старым фильмам у нас семейное, – улыбнулась я.
– Кстати, была у меня одна знакомая с такой же любовью к Аддамсам, – взгляд его потеплел. А я грязно выругалась про себя. Я опять прокололась. Так по-глупому! Саманта, пора уже усвоить, что у Мёрфи память суперкомпьютера!
– Как поживает ваша невеста? – чтобы отвлечь Оливера от неудобных мне воспоминаний, я выбрала самый идиотский вопрос. – Скучает, наверное, без вас.
Я ожидала, что мужчина улыбнётся и радостно расскажет, что-нибудь о ней. Но добилась совершенно обратных результатов. Он вновь помрачнел.
– Простите мою бестактность, – поспешила извиниться я. – Мне не следовало…
– Да ничего, – отмахнулся Оливер. – После моего допроса ты тоже имеешь право интересоваться моей жизнью. Амелия была очень недовольна моим переездом. И чем дольше мы в разлуке, тем хуже. Я уже и не помню, когда мы последний раз не ссорились в разговоре. Она не может понять, почему я всё бросил и уехал помогать сестре, которую даже не слишком люблю. Но семья ведь семья.
Он грустно вздохнул. Сел, обняв колени, и снова уставился на огонь. Рассказывать историю из своей жизни в ответ мне уже не хотелось, но проявить участие стоило. Я робко коснулась его руки. Да, ничего лучше я не придумала. А через секунду мужчина накрыл мою ладонь своей.
Уверена, в этом жесте не было никакого особого смысла, но у меня сердце забилось чаще. И, кажется, вспотела ладонь. Оливер не мог этого не заметить. Вопрос только в том, как бы он это интерпретировал! Я бросила на него робкий взгляд, и тут же встретилась с ним глазами. Сердце совершенно сошло с ума и, по-моему, собралось вообще вырваться из груди по одной простой причине: он смотрел на меня и ласково улыбался. Открыто и тепло. Но мой отравленный испорченный гормонами мозг увидел в этом что-то совершенно иное. Куда более интимное! Я даже готова была потянуться к нему…
– Спасибо, Саманта. Ты хороший друг. Райану повезло, – сказал мне Оливер, похлопал по моей ладони и убрал руку.
Я неловко улыбнулась и убрала свою. И, кажется, покраснела. Да, уверена: я покраснела как полная идиотка! Уши горели так, что хоть бекон жарь.
Боже, Саманта, а на что ты надеялась? Что вы сольётесь в страстном поцелуе и потом займётесь сексом на ковре у камина? Ненормальная! Ты выглядишь на семнадцать. Он знает, что тебе семнадцать. Это незаконно! Не забывай об этом!
– Что-то Райана всё нет, – мужчина поднял глаза на каминные часы. – Как думаешь, уже пора надевать маску заботливого дядюшки?
– До Фремонта ехать полчаса. Игра должна была уже давно закончиться. Даже если тренер задержал их на разбор полётов, то пора бы им уже быть дома.