– Стёп, ты так рехнешься! – стращал сына отец. – Отдыхать надо! Выпил бы, спел бы во дворе, как все нормальные люди! Или в гости бы кого позвал, картишки раскинул! Или к девчонке какой сходил бы! Доучишься до психдома, Стёп! Много думать – для потенции вредно!
Сын не спорил. Зубрил себе да зубрил. А годы ползли да ползли...
– Нету там ничего хорошего, в этом твоем Питере! – завопила мать, услышав, что сын каким-то чудом перевелся из Тбилиси в Санкт-Петербург и что жизнь грозит Степану теперь: застрять в России не менее, чем на пару лет обучения. – Серость, дождь, туман, тоска! Упаднические настроения! Иголка их памятная – и та в небо торчит, вроде как укоризной смурному климату!
– Зеро – оно и есть зеро! И морда твоя ничего не выражает! И сердце – как пустой барабан! Да и тот порезан, и звука нет! – заскандалил отец. – Пустой ты человек, Стёпка! И нас бросать тебе не жалко! Чего тебе под солнышком не жилось? Чем плохо между зеленых горок было? Чем тебе родина, балбес, под хвост насолила?!
– Можете не помогать, мама и папа! – сухо отозвался сын. – Только не мешайте! Или в вашей любви нет смысла.
Но, хоть и с энергичными воплями протеста, родители все-таки помогли своему грустному чаду, залипшему мордой в проклятую Маску Зеро. Родители продали запасной, приморский домишко, годами сдававшийся в плен туристам. И сын смог купить в Питере комнату в дряхлом и мрачном доме, битком набитом разнородными индюками-пришельцами.
Семь лет спустя Степан Андреевич Борисов был признан абсолютными знатоками хирургом редчайшего дарования. Он купил просторное жилье с окнами на Неву. И женился на местной молчаливой библиотекарше.
Приехав к сыну в гости, родители облегченно выдохнули: лицом их Степан просветлел, глаза сына утратили скучающе-презрительное выражение, а в уголках рта залегла едва заметная, но, несомненно, улыбка.
– А вырос-то наш – не Лермонтов, слава Богу! – порадовалась мать.
– И Маску Зеро балбес наш скинул! А там – густо, не пусто! – подхватил отец. – Я уж и не чаял такой удачи! Молодцом ты, Стёп!..
Библиотекарша – юная, тихая, и, правду сказать, вся какая-то слишком тусклая, – накрыла на стол. И невыразительно произнесла в обход призывных восклицаний:
– Садитесь, пожалуйста... Угощайтесь, пожалуйста...
– А хотя бы слова «родные наши», Аня, не добавишь ли?! – весело возмутился отец Степана. – А то так вот, дочка, скучномордо тут угощаться – смысла нет!..
***
Конец