— Не переживай, я всего лишь забрал у них эту минуту. Вряд ли за это время в их жизни произошло бы хоть что-нибудь мало-мальски значимое. Да они бы и сами стёрли её из своей памяти уже к концу текущего дня. Ровно также, как большинство людей предаёт забвению почти всё отмеренное им время.
— Ну, как минимум, они бы заметили проникновение посторонних на вверенную им для охраны территорию, — не согласился я. — А это уже немало.
— Тогда эти минуты потерял бы уже я. Ведь пришлось бы идти к барону и договариваться о свободном проходе. В жизни всегда так, кто-то должен что-то потерять, чтобы другой смог сберечь.
— Я так понимаю, это касается и моего вопроса?
— Именно. Ты видел одержимых, а не так давно и вовсе помог одному такому не утратить себя. И должен понимать, что там, где начинается один, заканчивается другой. Попытка балансировать — лишь возможность отсрочить неизбежное. Но при должном уровне знаний и контроля эта отсрочка может исчисляться десятками лет.
— А есть ли седые маги с лентой в волосах кроме вас, мастер? — спросил я.
Ульдаг на такой толстый намёк криво ухмыльнулся, но всё же ответил:
— Контроль с годами ослабевает, однажды приходится принять непростое решение. Но, думаю, тебя куда больше интересует именно твой случай, а не обобщения. И тут я могу сказать, что он неординарный. Всей картины не вижу даже я, и ты, скорее всего, знаешь тому причину. Так что, если поделишься этим знанием, то моя помощь будет куда более… полезной.
— Давайте всё же опустим этот момент и перейдём к делу.
Ульдаг, к моему удивлению, не стал возражать или же продолжать оттягивать передачу обещанной информации.
— Мне немало лет, но я хорошо помню времена, когда мне повязали ленту. Сто лет назад на каждые 10 магов приходилось не менее одного-двух одержимых. Если же не полениться и почитать старые хроники, датированные на пару сотен лет раньше, то можно обнаружить, что в те дни такая вероятность была ещё выше. Нетрудно сопоставить эти данные с днём сегодняшним, когда такая «проблема» едва ли касается хотя бы каждого двадцатого. Как ты думаешь, почему?
— Возможно, потому что теперь сообщество магов контролирует многие аспекты жизни юных одарённых. Сильных берут в обучение, давая им знания о том, как избежать подобной участи. Ну а слабых… среди них-то в основном и появляются одержимые. Разве нет? Я даже слышал, что аспект преобразования — табу для магов ниже 3-й ступени, так как это опасный путь, который без личной силы может привести к сродству.
— О, я словно лекцию преподавателя имперской академии прослушал. Хотя неудивительно, если вспомнить, кто твой наставник. Вот только трудно делать выводы, когда понятия не имеешь, о чём говоришь. Начать хотя бы с того, что те же имперцы подразумевают под словами «сродство» и «одержимость».
Видя немой вопрос во взгляде Ульдага, я лишь пожал плечами:
— И всё же в академии я не учился, да и имперских книг по данной теме читать мне не доводилось.
— Не переживай, — успокоил меня он. — Ты не многое упустил. Даже лучше, что твой взгляд не зашорен, а голова не забита чужими домыслами. Но для наглядности поясню. Эти «мудрецы» из академии считают, что источник — это не только сосуд для накопления разлитой в мире энергии, но и нематериальный орган чувств, позволяющий этой энергией управлять. Что ж, хотя бы с первой частью спорить не приходится.
— А со второй?
— Думаю, ты не будешь спорить, что человек не так далеко ушёл от животных в своём развитии. Лишь разум является тем, что отделяет этот вид от многих других обитателей со схожим функционированием организма. При этом только люди, по крайней мере некоторые из них, наделены даром. Маги Триема пошли по простому пути и соединили данные тезисы, чтобы сделать определённые выводы. Отчасти ложные, конечно.
— О том, что разум и магия связаны? — предположил я.
— Верно. И следствием таких домыслов стало умозаключение, что нарушение такой связи ведёт к помутнению рассудка. Одержимости. Фокус мыслительного процесса перемещается из области рационального к другому, куда более опасному методу познания. Понятия добра и зла начинают размываться, как незначимые, а вслед за этим отбрасываются и прочие привычные нормы, навязанные обществом. Голос разума звучит всё слабее, а иррациональная часть становится доминирующей. В конце концов такой индивидуум становится опасен для общества, поэтому его устраняют при первых же признаках, ведь процесс считается необратимым.