Может быть, это было нехорошо (и даже наверное), но у нее явилось желание точно упиться своим торжеством. В конце концов, от этого никто не пострадает. Она посидит в пустой квартире — и только.
На мгновение вспомнилась мучительная встреча с «той» девушкой. Но это было так давно… совсем, совсем в другой жизни!
Лида выбежала из своей комнаты, крикнув по дороге отцу:
— К нему!
И стала лихорадочно одеваться. Он не возражал. Ну, конечно же, это было ее право.
В окнах квартиры Ивана был свет. Мелькнула ужасная мысль:
— Неужели?
В таком случае, она только убедится.
На звонок вышла Дарья. Лицо у нее было подхалимское и вместе нахальное. Зачем только Иван ее держит? Но все равно: Лида ее тотчас же уволит.
— У барина нет никого?
— Только они сами.
Она вспыхнула. По всей вероятности, это покажется ему навязчивостью.
Но она уже не могла терпеть.
— Я зайду. Можно?
— Господи! Небось, вы сами знаете.
Дарья продолжала гадко улыбаться.
Чувствуя шум в ушах, стараясь сдержать биение сердца, она вошла.
Было тихо. Лида остановилась в страхе в передней… У нее было такое чувство, точно тут столпились странные, дрожащие призраки, которые ее не пускают.
Дарья пошла на цыпочках в комнаты.
В этой первой комнате все было по-старому: тот же порядок мебели и так же смотрел со стены портрет Серафимы Викторовны с Шурой на руках. Она упорно не хотела оставить этого дома. Только продавши все эти вещи и уйдя из этих стен, можно начать какую-либо другую жизнь. Господи, когда же конец этой муке?
— Ты? — спросил удивленно Иван и неловко остановился в дверях.
Чем-то она ему помешала.
— Я к тебе на минутку. Можно?
Глаза и вся поза были у него виноватые. Он не умел скрывать своих мыслей и чувств.
— Пожалуйста… заходи, — сказал он, подошел, взял ее руку и хотел поцеловать.
Лида дерзко отдернула ее и молча присела на стул у двери. Вот при каких обстоятельствах довелось им увидеться в первый раз после того, как он стал, наконец, свободен! Иван Андреевич рассеянно скользнул по ней глазами. Она на что-то обиделась? Впрочем, это не важно.
Еще не начав жить вместе, они были уже слишком «свои». С какой стати было ему стесняться с нею?
— Ты пойдешь сегодня к Серафиме Викторовне?… — спросила она, боясь этого готового их сковать тяжелого круга молчания.
— Тебе это надо непременно знать?
Его глаза враждебно остановились на ней.
— Ах, я помешала тебе. — Лида встала. — Пожалуйста, извини. Может быть, ты даже ждешь ее сюда?
Лицо, в особенности глаза, у него были точно припухшие. Он был желт, даже сер, вообще, отталкивающе-вульгарен.
— Не подумай, что я ревную, — сказала она презрительно, стараясь удержать рвущуюся наружу злобу. — Если так, я сейчас уйду.
Он смотрел на нее тяжелым, странно-мутным взглядом. Ах, вероятно, он был просто от огорчения болен. Как она не поняла этого сразу.
— Я никого не жду, — сказал Иван Андреевич.
— Прощай. Я чувствую, что все-таки чем-то помешала тебе своим приходом.
Она хотела повернуться, чтобы уйти.
— Лида, — остановил он ее, и в лице его отразилось не то странное, неприятное, внезапное колебание, не то просьба.
— Да… Так что же?
Лида ждала.
Но он продолжал только смотреть пристально и тяжело. Это ее раздражало.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Но слова у него не шли.
— Подожди уходить.
Она опустилась на стул у двери, понимая, что с ним что-то происходит, тяжелое и важное.
— Ты… ты можешь со мною говорить беспристрастно, без раздражения?
Что-то жалкое, просительное отразилось в его лице.
— Кажется, это ты раздражаешься на меня, а не я на тебя.
Он удивленно посмотрел на нее, подумал и сказал:
— Да, это правда. Извини.
Лицо его точно прояснилось, но видно было, что в голове у него продолжают бродить тягостные, чуждые ей мысли, которые ему навеял приезд Серафимы Викторовны. Со сжавшимся сердцем она стала смутно ждать. Ведь она за этим только и пришла.
Он возбужденно прошелся по комнате.
У него накопилось довольно много приятных впечатлений. Не думает ли он теперь поделиться с нею ими?
Стало мучительно-гадко, хотелось вскочить и уйти. Но она продолжала неподвижно сидеть, не в силах сдвинуться. А он ходил, неуклюжий и толстый в своем коротком пиджаке, и глядел перед собою набухшими, мутными, точно заспанными глазами.
— Лида, — сказал он, наконец, остановившись.
Но его мысли, взгляд, все тело продолжали стремиться вперед.