– И значит, вы видите, что я не совсем ошибался. Это воспаление мозга относится ко всему подобному.
– Нет, но…
– Простите меня, господин Робертс, – с уважением прерывая его, – но время коротко, и у меня есть нечто частное и особенное, чтобы сказать вам о нём. Позвольте мне.
Господин Робертс, славный человек, мог бы и не соглашаться и дважды молчаливо прошёлся к безлюдному месту на палубе, но облик человека с пером внезапно принял почти болезненную серьёзность. Её можно было бы назвать скрытым выражением страдания. Он, казалось, боролся с некоторой пагубной потребностью что-то раскрыть. Он предпринял одну или две попытки говорить, но слова, казалось, задушили его. Его компаньон стоял в сострадательном удивлении – удивлении, вполне ожидаемом. Медленно, с усилием борясь со своими чувствами, терпеливым тоном он сказал:
– Если я помню, то вы масон, господин Робертс?
– Да, да.
Отводя от себя самого момент возвращения аргументации, незнакомец схватил другого за руку:
– И вы бы дали взаймы брату шиллинг, если бы он нуждался в нём?
Торговец встал, очевидно почти с желанием отступить.
– Ах, господин Робертс, я полагаю, что вы не из тех бизнесменов, кто делает бизнес, никогда не имея дел с неудачниками. Ради Бога, не оставляйте меня. У меня есть что-то на сердце… на моём сердце. При прискорбных обстоятельствах я оставлен среди чужаков, абсолютных чужаков. Мне нужен друг, которому я могу довериться. Вы, господин Робертс, почти первое известное лицо, которое я увидел за много недель.
Это была этакая внезапная вспышка; беседа составляла такой контраст к окружающей обстановке, что торговец, хотя и выглядящий очень несдержанным, всё же, чтобы не проявлять полного неуважения, оставался полностью неподвижным.
Другой, всё ещё дрожа, продолжал:
– Я не должен говорить, сэр, до чего это терзает мою душу, что за общепринятые «приветствия» следуют за такими словами, которые только что прозвучали. Я знаю, что подвергаю опасности свою репутацию. Но я не могу помочь ей: потребность не знает закона и не учитывает риска. Сэр, мы – масоны, ещё один шаг в сторону; я расскажу вам свою историю.
Низким, наполовину глухим тоном он начал говорить. С точки зрения его аудиторской выразительности это, казалось, был рассказ об исключительном интересе, приведшем к бедствиям, от которых никакая целостность, никакая предусмотрительность, никакая энергия, никакой гений и никакое благочестие не смогли бы уберечь.
При каждом его повороте сочувствие слушателя возрастало. Без сентиментальной жалости. В то время как история продолжалась, он извлёк из своего бумажника банкноту, но через некоторое время из-за некой ещё более несчастной подробности поменял её на другую, вероятно несколько большего достоинства, которую, когда история была завершена с ораторским старанием раздающего милостыню, он вложил в руку незнакомца, кто, в свою очередь, с ораторским старанием берущего милостыню положил купюру в свой карман.
При получении помощи поведение незнакомца приняло такой вид и такую степень этикета, которые при данных обстоятельствах показались почти неприветливыми. После нескольких слов, не совсем горячих и не совсем точно соответствующих моменту, он решил отойти, сделав поклон, как сумел, сознавая определённую сдержанную независимость в ситуации, при которой страдание, даже обременительное, не смогло согнуть его чувство собственного достоинства и благодарность, пусть даже глубокая, не смогла оскорбить джентльмена.
Он почти исчез из поля зрения, когда остановился, как будто размышляя; затем ускоренными шагами возвратился к торговцу:
– Мне просто напомнили, что президент, который является также трансфер-агентом угольной компании «Рапидс», оказался здесь на борту и, будучи вызванным в суд как свидетель, ссылающийся на записи в Кентукки, везёт свою трансфертную книгу с собой. И месяц прошёл с тех пор, как в панике, затеянной ловкими паникёрами, некоторые доверчивые акционеры распродали акции; но это и было целью паникёров. Компания, ранее предлагавшая такие схемы, манипулировала ими так, чтобы прибрать к своим собственным рукам принесённые в жертву акции, решив, что с тех пор, как поддельная паника пройдёт, создатели паники должны были бы от этого выиграть. Компания, я слышал, теперь в норме, но не беспокоится о том, чтобы повторно избавиться от тех акций, и, получив их по упавшей цене, теперь продаёт их по номиналу, хотя, тем не менее, до паники они котировались весьма солидно. То, что готовность компании сделать это не общеизвестна, доказано тем фактом, что запас всё ещё числится на трансфертной книге названной компании, предлагающей некоему фонду редкий шанс для инвестиций. Поскольку паника спадает всё более и более каждый день, то ежедневно отмечается, что это происходит; доверие будет более чем восстановлено, будет реакция, из-за сброса запаса их удорожание будет выше, чем от какого-либо падения, и держатели, доверяющие себе, не боятся повторения прежних событий.