– Действительно могли бы? – с наглой усмешкой.
– Да, и преподам вам милосердие на месте, – закричал раздражённый методист, внезапно ловя этого невыносимого противника за потёртый воротник его пальто и сотрясая его, пока деревянные пальцы его ноги не загремели по палубе, как сосновые штырьки. – Ты считаешь меня непротивленцем? Подумай, ты, захудалый трус, перед тем, как оскорбить христианина безнаказанно. Поищи свою ошибку, – последовала другая искренняя встряска.
– Хорошо сказано, и ещё лучше сделано, воин церкви! – раздался чей-то голос.
– Белый шейный платок против всего мира! – закричал другой.
– Браво, браво! – запело хором множество голосов, с энтузиазмом выбравших позицию решительного победителя.
– Вы дурачитесь! – вскричал человек с деревянной ногой, корчась и освобождаясь самостоятельно и воспалённо поворачиваясь к толпе. – Вы – скопление дураков при этом капитане дураков на этом корабле дураков!
С такими восклицаниями, сопровождаемыми праздными угрозами в ответ на его увещевания, эта заслуженная жертва правосудия захромала дальше, как бы считая презрением терпеть дальнейшие реплики от этой толпы. Но его презрение было больше, чем возмущённое шипение, которое преследовало его и к которому храбрый методист, удовлетворённый выговором, который он только что сделал, использовав все весомые средства, отнёсся слишком великодушно, чтобы присоединиться. Всё, что он сказал, указывая на уходящего бунтаря, было следующим:
– Пусть он волочит ноги прочь на своей единственной ноге, символизирующей его одностороннюю точку зрения на человечество.
– Не верьте вашей раскрашенной приманке, – парировал тот с расстояния, указывая назад на темнокожего калеку, – и я отомщу по-своему.
– Но мы не собираемся верить ему! – крикнул голос позади.
– Тем лучше! – усмехнулся он, обернувшись назад. – Глядите, – добавил он, топчась на том же месте, где он стоял, – глядите, меня назвали канадским чертополохом. Очень хорошо. И захудалым – ещё лучше. И захудалый канадский чертополох вполне прилично встряхнул вас всех, лучше, чем кто бы то ни было. Смеете сказать, что несколько семян выпало и это не весна? И когда будет весна, разве она уменьшит число молодых чертополохов и разве их весной не становится больше? Не она ли питает и поддерживает их? Теперь, когда моими чертополохами ваши фермы весьма густо засеяны, то почему бы тогда вам не оставить их!
– Что это означает? – спросил местный торговец, пристально глядя.
– Ничего. Завывание раненого помешавшегося волка, – сказал методист. – Раздражительность, много раздражительности, которая есть хрупкое порождение его злого неверующего сердца: оно сделало его безумным. Я подозреваю, что он природный подонок. О, друзья! – Он воздел свои руки, как на кафедре проповедника. – О, возлюбленные, вот мы и предупреждены печальным зрелищем этого безумца. Давайте извлечём пользу из урока, чтобы у следующего человека, не верящего в провидение, не было того, против чего должен молиться человек, то есть против того, чтобы подозревать своего ближнего. Я был в сумасшедших домах, полных скорбного духа, и обратил там внимание на законченных безумцев: капризного безумного циника, бормотавшего в углу, в течение многих лет из-за своего безумия прикованного там, голова которого была поглощена грызением его собственной губы, ставшего стервятником по отношению к самому себе, в то время как из угла напротив виднелась судорожная гримаса идиота.
– Какой пример! – прошептал один.
– Мог бы удержать Тимона, – был ответ.
– О, о, хороший шентльмен, неужели вы не верите кривой бедный стар негр? – возопил возвратившийся теперь негр, который во время последней сцены с тревогой стоял в стороне.
– Верю ли я тебе? – вторил ему тот, кто шептал, внезапно изменившимся тоном, резко развернувшись. – Это ещё неизвестно.
– Я говорю тебе, каково это, Чёрное Дерево, – столь же изменившимся тоном сказал ему тот, кто ответил на сплетню, – что вон тот грубиян, – он указал на деревянную ногу на расстоянии, – является, без сомнения, довольно грубым парнем, и я не хотел бы походить на него, но это не причина, почему ты не можешь быть своего рода темнокожим Джереми Диддлером.
– Никакой вера кривому бедному стар негру, денди?
– Прежде чем вселить в себя нашу веру, – сказал третий, – мы будем ждать отчёта доброго джентльмена, который отправился на поиски одного из твоих друзей, кто должен будет рассказать о тебе.