– Гита Ягг, я знаю тебя всю свою жизнь и знаю тебя как облупленную. Твои ответы меня не особо интересуют. Но все же ответь.
– Пожалуй, я бросилась бы спасать Грибо.
Матушка кивнула.
– Потому что это показывает, какая я добрая, заботливая и вся из себя ответственная, – продолжала нянюшка.
– Вовсе нет, – отрезала матушка. – Это как раз показывает, что ты относишься к людям, которые стараются дать наиболее правильный, положительный ответ. Тебе вообще нельзя верить. Это самый что ни на есть ведьмовской ответ. Уклончивый и лукавый.
На лице нянюшки появилось горделивое выражение.
Храп перешел в быстрое хлюпанье. Носовой платок зашевелился.
– …Пудинг из патоки, пжлста, и побольше перчицы…
– Эй, он что-то говорит, – подняла палец нянюшка.
– Разговаривает во сне, – ответила матушка Ветровоск. – Он давно уже болтает.
– Надо ж, а я ни разу не слышала!
– Ты большей частью отсутствовала в дилижансе.
– О.
– На последней остановке он говорил о блинчиках с лимоном, – сказала матушка. – И о картофельном пюре с маслом.
– От твоих описаний у меня слюнки потекли, – ответила нянюшка. – Слушай, где-то в мешке должен был заваляться пирог со свининой…
Храп резко оборвался. Вверх взлетела рука, отбросившая носовой платок в сторону. Открывшееся лицо оказалось дружелюбным, бородатым и… маленьким. Человек одарил ведьм робкой, намекающей на свиной пирог улыбкой.
– Желаешь кусочек, господин хороший? – предложила нянюшка. – У меня и горчичка найдется.
– О, неужели, милая дама? – визгливым голосом отозвался толстяк. – Ну надо ж, уж и не припомню, когда последний раз ел пирог со свининой. Ой…
Толстяк скорчил гримасу, как будто сказал что-то не то, но тут же его лицо снова радостно расплылось.
– А еще есть бутылка пива, если хочешь промочить горло.
Нянюшка принадлежала к той категории людей, которым зрелище того, как едят другие, доставляет почти такое же удовольствие, как и сама еда.
– Пиво? – отозвался мужчина. – Пиво? Знаете, обычно мне пиво не позволяется. Якобы оно мне вредит. А на самом деле я бы отдал что угодно за бутылочку пива…
– Простого «спасибо» будет достаточно. – Нянюшка передала ему бутылку.
– И кто ж тебе не позволяет пить пиво? – полюбопытствовала матушка.
– По сути, я сам виноват, – донеслось сквозь облако крошек. – Сам угодил в эту ловушку…
Звуки снаружи изменились. Мимо замелькали огни города. Дилижанс замедлил ход.
Толстяк судорожно затолкал в горло последний кусок пирога и влил туда же остатки пива.
– О, чудо… – произнес он, после чего откинулся на спину и снова закрыл лицо носовым платком.
Но тут же отогнул один уголок.
– Только никому не говорите, что я с вами разговаривал, – предупредил он. – Однако знайте: отныне и вовек Генри Лежебокс ваш верный друг.
– И чем же ты занимаешься, Генри Лежебокс? – осторожно осведомилась матушка.
– Я… ну, можно сказать, я работаю горлом.
– Понятно. Мы так и подумали, – кивнула нянюшка Ягг.
– Нет, я имел в виду…
Дилижанс остановился. Захрустел гравий – с крыши дилижанса полезли вниз путешественники. А затем дверь открылась и…
Взору матушки предстала огромная толпа. Люди взволнованно таращились в дилижанс. Рука матушки автоматически потянулась поправить шляпу, но в этот самый момент несколько других рук протянулись к Генри Лежебоксу. Тот сел, нервно улыбаясь, и безропотно предоставил вывести себя наружу. Несколько раз толпа начинала скандировать некое имя. Но это было не имя Генри Лежебокса.
– А кто такой Энрико Базилика? – спросила нянюшка Ягг.
– Понятия не имею, – ответила матушка. – Может быть, это человек, которого так боится наш толстяк?
Постоялый двор представлял собой полуразвалившуюся хижину с двумя гостевыми спаленками. Как беспомощным, путешествующим в полном одиночестве старушкам, ведьмам выделили одну из комнат. Очень разумное решение, иначе последствия были бы непредсказуемы.
Лицо господина Бадьи обиженно вытянулось.
– Может, для всех вас я просто какая-то шишка из сырного мира, – сказал он. – Вы, наверное, считаете, что я самый обычный тупоголовый деляга, который не распознает культуру, даже если она будет плавать в его чае. Но я много лет подряд покровительствовал оперным театрам. И могу почти целиком пропеть…
– Я абсолютно не сомневаюсь, что вы посещали Оперу не раз и не два, – перебил Зальцелла. – Но… много ли вам известно о нашем производственном процессе?
– Я бывал за кулисами многих театров…
– Вот именно. Театров. – Зальцелла вздернул голову. – Но театр даже близко не похож на оперу. Опера – это не просто театр, где поют и танцуют. Опера – это опера. Вам может показаться, что пьеса вроде «Лоэнлебдя» полна страсти. Но по сравнению с тем, что происходит за сценой, это так, детские шалости. Все певцы не переносят друг друга на дух, хор презирает певцов, и те и другие ненавидят оркестр, и все вместе боятся дирижера; суфлеры с одной стороны сцены не разговаривают с суфлерами противоположной стороны, танцоры, вынужденные поддерживать форму, сходят с ума от постоянного недоедания, и это только цветочки, а вот ягодки начинаются, когда…