— Я пошла туда, потому что мне нравится музыка. А тебе не нравится быть пьяным или под кайфом? — спрашиваю я у него с любопытством.
— Я не так получаю кайф, — он достает телефон из кармана халата, нажимает какие-то кнопки, прокручивает список, и указательным пальцем нажимает на запись. — Вот, — говорит он, передавая свой телефон мне. — Посмотри.
Я беру у него телефон и смотрю. Похоже на заснеженную местность, съемка видно ведется с воздуха. Угол наклона камеры меняется, и я понимаю, что снимают с вертолета, потому что вижу его тень на снегу.
— Это мой вингсьют серфинг на тысячи футовой высочайшей горной вершине мира, на Гималаях.
Камера отъезжает, показывая человека, стоящего у двери вертолета. Он одет в синюю каску и невозможно разглядеть его лицо, но я могу точно сказать, что это Джерон, который просто выпадает из вертолета, и видео показывает его свободное падение на фоне голубого неба. Дерьмо. Это выглядит, черт побери, опасным. Вдруг угол съемки меняется, и теперь становится видно, что Джерон просто летит, вернее стремительно падает к своей смерти на заснеженные горы Гималаи.
— Я летел со скорость сто миль в час, — поясняет Джерон.
Проблема заключается, наверное, в том, что не открывается парашют и горный пик, кажется, несется со страшной скоростью по направлению к камере. Невольно, я открываю рот. Не понимаю, это сам Джерон снимает видео, где он должен врезаться в склон горы? Он сейчас находится настолько близко к земле, что я даже вижу следы на снегу, оставленные дикими животными. «Тянись вверх, останови падение», — хочу я закричать.
— Боже Мой! — вскрикивая я.
— Это происходит в пятнадцати футах от земли.
Что он имеет в виду под самой удивительной вещью, которую я когда-либо видела. Падающий человек внезапно вспыхивает, и становится человеком, парящим в воздухе. Его костюм имеет крылья. Весь черный, он летит вниз по склону горы, состоящего из темных, острых камней и снега, как то существо из пророчества человек-мотылек. Он летит над угрожающими острыми камнями, как будто наполнен чем-то большим, чем только перепончатые крылья его костюма. Ощущение огромного пространства и невероятной трагедии. Он выглядит не больше, чем муха, таким уязвимым на фоне одного из самых враждебных пейзажей на земле. Это не выглядит реальным. Конечно, люди не могут такое сделать! Он летит так близко к острым камням, что я на самом деле чувствую страх и покалывание во всем теле из-за паники по поводу него. Я успокаиваю себя тем, что это только видео.
Затем его голубые парашюты раскрываются, и он больше не летит, как птица, а скорее выглядит как беспомощное человеческое существо, которое природа швырнула вниз на склон горы. Парашют замедляет его падение, и он начинает управлять им, находясь все еще в воздухе, пока не достигает снежной вершины, приземлившись и продолжая бежать.
Он останавливается, парашют опускается вокруг него, теперь он в безопасности. И я смотрю на Джерона совершенно другими, ошеломленными глазами. У него должно быть нервы из стали, чтобы свободно падать с такой высоты и потом выжидать оставшиеся пятнадцать футов до земли, прежде чем развернуть эти тщедушные маленькие крылья на костюме. Все это говорит мне о безусловных экстремальных видах спорта.
— Это ты делаешь, чтобы получить кайф?
Он жует и кивает одновременно.
— Да. И затяжные прыжки с парашютом, болдеринг…
— Болдеринг?
— Восхождение без страховки.
— Это просто глупо.
Он пожимает плечами и продолжает перечислять.
— ...и абордаж вулкана.
— Это что за черт?
— Это нестись к действующему вулкану на усиленной фанерой тобоггане.
— Ух! А тормоза?
Он усмехается.
— Мои каблуки.
У меня отпадает челюсть.
— Ни хрена себе! Какой скорости ты достигаешь?
— Я разгоняюсь до скорости почти девяносто километров в час.
— Так вертолет доставляет тебя туда, и ты несешься вниз.
— Неа, — он наливает себе чашку кофе. — Перво-наперво нужно прийти туда самому.
Я качаю головой.
— Господи, ты правда намерен угробить себе, не так ли?
Он смеется.
— Если хочешь, ты можешь поучаствовать со мной в затяжном прыжке послезавтра.
— Я одна буду падать с паращютом?
— Конечно, нет. Ты будешь пристегнута ко мне.
— О’кэй.
Глава 9
Я звоню Лане из такси.
— Как все прошло прошлой ночью?
— Невероятно!
Она смеется.
— Хорошо. Может по обедаем?
— «Royal China»?
— В час.
— Ты привезешь Сораба, правда ведь?
— Конечно.
— Хорошо. Увидимся позже.
К тому времени, как приезжает Лана с моим крестником (он намного симпатичнее, чем шестинедельной давности щенок) я уже приняла два бокала апельсинового сока и водки.
— Прости, что опоздала, — извиняется она. — Ты выглядишь потрясающе, кстати.
Но на самом деле я особо не слушаю, так Лана всегда опаздывает. Я беру Сораба к себе на руки, и он чмокает меня прямо в губы. Я хихикаю, потому что он на самом деле очень серьезный ребенок. Я думаю, он очень похож на своего отца. По большей части, его трудно заставить улыбнуться. У него яркие голубые глаза, которые смотрят на тебя очень внимательно. Иногда мне кажется, будто он собирается меня отругать за то, что я слишком много курю или пью прямо по утрам, или ем несвежую пиццу.
Мы усаживаем его на стульчик, раскладываем перед ним книжку-раскраску, пару мелков и заказываем еду. Как только официантка удаляется, Лана поднимает на меня свои прекрасные глаза. Я когда-нибудь говорила тебе, что моя лучшая подруга — убийственная красотка? Когда я была моложе, я воображала ее немного испорченной. Возможно, я даже была немного в нее влюблена. Ну, ладно, ладно я была в нее влюблена. Я и еще несколько других ребят, которых знаю. Я никогда не говорила ей об этом. Предполагая, что это может вызвать некую неловкость. Возможно, когда-нибудь я скажу ей, и мы посмеемся вместе.
— Так, — говорит она, с нетерпением подавшись вперед, и смотря на меня любопытными глазами, но с теплотой, так твоя лучшая подруга должна смотреть на тебя. — Расскажи мне о мистере Широкая грудь, Идеальный пресс и Перекатывающиеся бицепсы.
— По-прежнему ставит меня к стене и таранит своим членом.
Мгновение она выглядит удивленной, затем откидывает голову назад и смеется.
— Ох, Билли. Ты бесподобна.
— Нет, правда, — говорю я с каменным лицом. — Именно это, он делает постоянно. Трахает жестко. Все время.
Лана бросает взгляд на своего сына.
— Мне придется придумывать огромное объяснение, если первое слово Сораба будет состоять из семи букв.
Я смотрю на Сораба. Он что-то яростно рисует в своей книжке-раскраске.
— Не имею понятия, почему ты не хочешь его научить таким универсальным и полезным словам. Это единственное слово в английском языке, которое может играть роль прилагательного, глагола и существительного. Кроме того, мне кажется действительно круто, когда дети ругаются.
Она не выглядит впечатленной.
— Сейчас ты мне скажешь, что рядом с Сорабом не стоит играть с огнем.
Она смеется, и я тоже, смех получается легким. Жизнь прекрасна. Я думаю о Джероне. Я хочу оставаться циничной и беспристрастной, возможно даже без эмоциональной, но я не могу. У меня такое чувство, словно мне в подарочной упаковке доставили Феррари на дом, и кто-то сказал: «Действуй на всю катушку».
— Так значит, тебе действительно нравится этот парень?
— Ну, я все еще застряла на шестьдесят восемь, но в остальном все просто шикарно.
— Шестьдесят восемь?
— Он злится на меня, но я все еще принадлежу ему одному.
Лана вздыхает на мою прямолинейность, и я подмигиваю ей.
Вдруг она тепло улыбается. Я уже больше не влюблена в нее, но я так ее люблю.
— Я так рада за тебя, Билли, — говорит она. — Не думала, что когда-нибудь увижу тебя такой счастливой.
— Пожалуйста, не мечтай ни о какой свадьбе, — говорю я сухо. — Секс за пределами этого мира просто фантастический, но во всем этом существует что-то не совсем правильное.