Борис Сапожников
Маскарад
De profundis clamavi ad Te, Domine[1].
Пролог
Быть рыцарем не такой и легкий труд. Это только городским бездельникам неблагородного происхождения кажется, что рыцарство — это только красивое гарцевание на коне, да размахивание мечом; они-то и не представляют насколько тяжелы и неудобны доспехи, так ослепительно сверкающие в лучах солнца, как сильно болит отбитая о седло — пардон — задница, на которой просидел целый день, а то и несколько дней, как совершенно не хочется встревать в бой после таких вот конных переходов. Et cetera, et cetera… Но на то мы и рыцари, чтобы всякой деревенщине и купеческим сынкам казалось, что жизнь наша — сплошная сказка.
И вот, ad maiorem Dei gloriam, ехали мы — рыцари Замка — по землям Вольного княжества Богемия в их столице Кралову, мы охраняли большой обоз, везущий туда провизию из окрестных деревень, а также оружие для отражения агрессии со стороны воинственных халинцев. Эти зарвавшиеся поклонники Мегберра осмеливаются атаковать земли добрых детей Церкви, пока только здесь, в анархических Вольных княжествах, вроде той же Богемии или Сибиу, но это уже вызвало недовольство в Ферраре и сюда прислали довольно большой отряд рыцарей Замка с усиленными дружинами из наемников всех мастей, помимо обычных «рыцарских копий» и это уже начинало напоминать подготовку к Походу за Веру, какие предпринимались лет двадцать-тридцать назад против того же халифата и немного позже против еретиков-янитов, свирепствовавших в этой же Богемии. Эти войны ударили впрямую по моей семье. Во время одного их Походов за Веру погиб мой прадед Освальд Ромуальд, прозванный Благочестивым, а дед и его два брата, которым Освальд дал жизнь не смотря на все свое благочестие (всего детей у него было семеро, четыре сына и две дочери), сложили головы в этой земле. Ну да я, как истинный рыцарь Замка, а, следовательно, верный сына Матери Церкви, просто не мог быть суеверным человеком и во всем полагался на Господа всемилостивого и всемогущего, и нападение халинцев воспринял не как смертельную опасность, но как избавление от скуки долгой скачки по разбитым дорогам Богемского княжества.
Они налетели на нас, подобно знойному ветру их родины. Смуглые воители в подбитых мехом, как никак конец осени, со дня на день снег пойдет, бекешах, под которыми звенели кольчуги, поверх стальных шлемов намотаны тюрбаны, дополнительно защищающие голову от ударов, на левых руках у всех круглые щиты, в правых — длинные ятаганы, кое-кто вооружен арбалетами.
Прикинув на глаза соотношение сил, я пришел к выводу, что на одного халинца приходится примерно по три моих воина (в том обозе я был единственным рыцарем и под моим командованием находилось сотня солдат). Нормальное соотношение, всегда бы так воевать.
— К бою! — скомандовал я. — По моей команде конники — за мной. Стрелки — прикрывать арбалетным огнем.
— Товьсь! — заорали сержанты, выстраивая солдат, проверяя у них оружие и один за другим рапортуя о готовности своих десятков.
Можно атаковать, но — рано. Надо выждать подходящий момент. Пускай кони халинцев, мчащихся во весь опор от самой рощицы, из которой они вылетели нам наперерез, а до нее, между прочим, с полмили будет, подустанут, да и легкие арбалеты их уступают нашим в силе и, главное, дальности стрельбы. Вот когда мои арбалетчики дадут залп…
— К стрельбе готовы! — отрапортовал Кароль, командир моих стрелков, как будто угадав мои мысли.
— Огонь! — рявкнул я, обнажая меч и поднимая его.
Болты сбили с седел многих из халинцев, но далеко не всех — они все же были настоящими мастерами вольтижировки, ловко уворачивались от болтов, откидываясь в седлах назад или в сторону.
— Вперед! — приказал я, опуская меч, чтобы и те, кто не услышал команды, понял, что — пора в атаку.
Мы сорвались с места, копыта коней разбрызгивали осеннюю грязь. Правильную копейную атаку проводить было не с руки, если уж от болтов халинцы уворачиваются с такой небывалой легкостью, то уж тяжелые копья им и вовсе не помеха. Пускай попробуют совладать со сталью наших мечей.
Первого халинца я достал в дикой сшибке, просто выбил мегберранца из седла одним ударом, хоть он пришелся на щит. Враг погиб под копытами наших коней. Второй оказался куда проворнее и умелее в обращении с ятаганом. Он рубанул меня сверху вниз, целя тяжелой елманью по шлему, я закрылся краем щита и контратаковал, попытавшись достать его в бок. Халинец ловко прижал к нему локоть левой руки, надежно закрытый его круглым щитом. Мы разъехались и успели обменяться еще парой ударов прежде чем прямо в живот мне не вонзился болт из халинского легкого арбалета. Если бы расстояние между мной и стрелком было чуть побольше, ему ни за что не пробить моей кольчуги. Но арбалетчик гарцевал всего в нескольких футах от меня — и крючковатый наконечник впился мне в потроха.