Останавливаемся у парадного, я, как полагается, первым выскочил, лесенку опустил, снежок смахнул, чтобы барышня ножек не застудила. Веду ее к дверям, смотрю любовно. Вот зашли в холл, а там свечи уже потушены, только лампадка перед иконами горит.
Кровь во мне разыгралась, схватил я прелестницу за талию и шепчу: здесь никого кроме нас, душа моя! Извольте личико открыть, дабы мог насладиться вашей небесной красотой.
Она засмеялась и сняла маску…
Тут Богумилов замолчал и принялся сосредоточенно выбивать трубку.
- И что дальше?! Под маской она была страшна, как смертный грех?!
Гусар покачал головой:
- Вовсе нет. Все было гораздо ужасней…
- Не томи!! – вскричали сразу несколько голосов. – Она оказалась…
Богумилов неторопливо высыпал остатки табака из кисета произнес скучно:
- Она оказалась моей маменькой. Вид у меня был преидиотский. Маменька сначала посмеялась, потом поблагодарила, что подвез после бала, и сказала, если хочу, могу вернуться к Воронцову. Там, мол, сейчас самое веселье. Разумеется, я никуда не поехал…
- Не поехал? Почему же, Вава? – давясь от хохота, спросили товарищи.
- Почему? Побоялся. Хватило с меня и маменьки. А поехал, вдруг бы еще бабушку встретил, - ответил Богумилов и мрачно затянулся.
[1] Домино – просторный плащ с капюшоном.
Конец