– Вы должны пойти со мной. Как они могут так обращаться с ним? Он стоит десятка таких, как они. Двух десятков!
И снова Антонио и Джакомо обменялись многозначительными взглядами, но решили пока в разговор не вступать. Они сели в одну из гондол Лоредана и через несколько минут прибыли во Дворец дожей.
Фоска не теряя времени потребовала встречи с секретарем дожа, с которым была немного знакома.
– Насколько я знаю, вы удерживаете здесь моего мужа. Я требую немедленной встречи с ним.
– Разумеется, синьора. Сложилась чрезвычайно неприятная ситуация. Понимаете, это всего лишь жест, жест политический. Он чувствует себя вполне комфортно. Сегодня утром даже завтракал с дожем. У него есть все, что ему необходимо.
– За исключением свободы, – огрызнулась Фоска. – Полагаю, если бы французы попросили арестовать дожа, вы сделали бы и это!
Секретарь выглядел явно смущенным. Он повел Фоску и ее друзей по длинным, богато украшенным коридорам, вверх по широкой лестнице к комнате на третьем этаже, расположенной рядом с личными апартаментами дожа. Он остановился у двери и легонько постучал в нее. Фоска почувствовала облегчение, убедившись, что у двери не было охраны и она даже не запиралась на ключ. Секретарь попросил их подождать и пошел предупредить Алессандро, что к нему прибыли посетители.
Мгновением позже он вернулся несколько обескураженный.
– Простите, синьора, ваш муж просит передать вам свои – хм-хм – приветствия. Он говорит, что предпочел бы не расстраивать вас своим видом в непривычной обстановке и хотел бы, чтобы вы ждали сообщения от него дома.
Она почувствовала, как запылали щеки. Итак, Алессандро не хочет видеть ее. Она подняла подбородок.
– Прошу передать моему мужу, что я подчиняюсь его желанию. Передайте ему, пожалуйста, что его мать и сын чувствуют себя хорошо и что мы все за него молимся.
Фоска вежливо поблагодарила секретаря дожа, быстро кивнула двум своим попутчикам и вышла. Секретарь наморщил лоб и вернулся в покои Алессандро передать слова жены.
Фоска проглотила обиду и приказала слугам собрать любимые книги и одежду мужа, положить несколько бутылок вина и кое-что из деликатесов и доставить все ему. Она решила больше не предпринимать попыток увидеться с ним. Им все равно нечего сказать друг другу. Он не поверил бы ее объяснениям и не принял бы ее извинений.
Наполеон направил сенату декларацию об объявлении войны в силу нарушения венецианцами пятнадцати условий мира – в том числе убийство капитана Ложьера, обстрел французского корабля и пленение его команды, недавние восстания против французских гарнизонов в некоторых городах материковой части страны, а также пространный список других надуманных жалоб.
Надежд на мир не оставалось. Война же при таком низком уровне готовности была немыслима. После заключения в тюрьму Лоредана никто не высказывался против капитуляции. 12 мая 1797 года Большой совет и сенат проголосовали за самороспуск. Дрожащего и плачущего старого дожа вывели из зала заседаний. «Сегодня ночью мы не будем чувствовать себя в безопасности даже в собственных постелях», – бормотал он.
На двери собора Сан-Марко прикрепили написанную от руки прокламацию, из которой горожане узнали о предательстве и трусости своих лидеров. Кое-где вспыхнули беспорядки, прозвучали голоса протеста и обвинения в измене. Но Синьория не отступила. С этого момента Венеция официально стала демократическим государством.
На следующий день капитан Рафаэлло Леопарди высадился в Венеции в сопровождении батальона французских солдат. Он готовился возглавить Временное революционное правительство, которое должно было бы функционировать вплоть до выборов, в ходе которых венецианский народ избрал бы в органы власти своих представителей.
Фоска находилась в спальне, когда услышала топот сапог по булыжникам внутреннего двора. Через несколько минут в комнату в слезах, испуганная и взволнованная, ворвалась Эмилия.
– Донна Фоска, в замке французы во главе с тем евреем! Он хочет вас немедленно видеть!
– Попросите господ подождать в малой гостиной. Я выйду через пятнадцать минут.
Она посмотрела на себя в зеркало: утреннее платье из бледно-зеленого шелка – довольно глубокое декольте Фоска задрапировала кружевной косынкой. Пригладила волосы, повесила на шею золотой крестик на тонкой цепочке, помолилась, взяла себя в руки и пошла вниз к захватчикам.
Раф в форме французского офицера стоял в центре гостиной. Синий обюссонский ковер идеально подходил к обоям ручной росписи и великолепным синим фарфоровым вазам, стоящим по бокам зеркала над каминной полкой. Раф и два сопровождавших его офицера выглядели нелепо в светлой, изящно обставленной комнате. Когда Фоска вошла в гостиную, Раф снял шляпу, но левую руку с рукоятки шпаги не убрал.
– Доброе утро, господа, – вежливо произнесла Фоска и повернулась к Рафу. – Боюсь, я не знаю, как к вам обращаться, синьор. Вы генерал, или полковник, или…
– Капитан, синьора, – ответил он натянуто, помня о присутствии в комнате посторонних. – Я хотел бы информировать вас, что, будучи временным губернатором этой провинции, я выбрал ваш дом в качестве штаба для себя и моих людей. Обещаю, что мы попытаемся не причинять вам больших неудобств.
– Вот как? – Она грациозно села в низкое кресло и многозначительно посмотрела на комья грязи, оставленные на ковре тяжелыми сапогами. – Очень любезно с вашей стороны, капитан, – чуть насмешливо произнесла она и заметила, как щеки Рафа покраснели под загаром. – Естественно, мы радушно примем вас в доме. Правда, не знаю, как я могла бы помешать этому, даже если бы захотела. Но поскольку фактически дом принадлежит не мне, а моему мужу, я предлагаю, капитан, чтобы за разрешением использовать его вы обратились к нему.
– Синьора, генерал Бонапарт приказал, чтобы были немедленно оплачены все закладные на любую собственность. Насколько я знаю, под дом получен не один, а три займа. Если вы можете уплатить долги, тогда все в порядке. Если же нет, то этот дом со всем его содержимым принадлежит не семье Лоредан, а Франции.