– Это древнееврейские письмена, – объяснил Раф. – На таком языке читал и писал Христос. Вполне возможно, что он держал в руках именно эти свитки. Они очень древние.
– Вы умеете их читать?
– О да. Кроме того, я знаю латынь и древнегреческий. Свитки принадлежали моему деду. Он очень гордился ими. Мне, однако, не удается проводить в этой комнате столько времени, сколько бы хотелось. Евреи относятся к наукам серьезно. Многие посвящают всю жизнь чтению и толкованию библейских текстов.
Фоска безуспешно пыталась представить кого-либо из своих друзей, посвятивших жизнь изучению заумных предметов.
– Своим делом Вы занимаетесь здесь?
– Частично. Я не даю деньги взаймы, не заключаю рискованных сделок. Большей частью работаю в небольшой таверне в районе доков. Или на борту «Маги».
Фоска последовала за ним в коридор наверх по короткому маршу лестницы. Там их встретила юная девушка в белой ночной рубашке.
Раф поднял подсвечник, и Фоска хорошо разглядела ее лицо. Она была худенькой и смуглой, ее волосы спускались до плеч.
– А, Лиа. Все в порядке, я пришел. Иди ложись. Женщины посмотрели друг на друга.
– Простите, синьор Раф, – медленно сказала девушка. – Я подумала…
– Ложись в постель, Лиа, – снова сказал он, на этот раз немного резче. Она минуту колебалась, а потом исчезла, поднявшись еще на один марш.
– Ваша сестра? – спросила Фоска. – Очаровательная. Со временем станет красавицей.
– Вы думаете? – с удивлением спросил Раф. – Нет, она мне не родная сестра. Кузина из Вероны. Мы очень любим Лиу.
– Мы? Значит, у вас есть жена?
– У меня есть тетя Ребекка. Следит за хозяйством. Он провел Фоску в комнату с низким потолком, которая служила и спальней и гостиной. Комната была обставлена попроще, чем другие: кровать, высокий комод, а около двери – небольшой столик.
Внимание Фоски привлекла висевшая над кроватью большая картина – обнаженная Венера на фоне идиллического пейзажа. Она полуоперлась на гибкое оливковое дерево. Нитка жемчуга удерживала ее столь модные в Венеции золотистые волосы. Рядом с ней стоял смуглый, бородатый, в военных доспехах Марс. Одной рукой он обнимал ее за плечи, а другой ласкал ее полную грудь. Жемчужные капли молока стекали по его пальцам. У их ног устроился пухлый купидон.
Фоска подошла поближе к картине и внимательно смотрела на нее. Раф последовал за ней и высоко поднял подсвечник.
– Это Тициан, – сказал он.
– Знаю, – тихо пробормотала она. – Узнала его стиль… Прелесть, да? И рама прекрасная. – Она протянула руку. – Такое же как оливковое дерево на картине. Резные гроздья винограда соответствуют резьбе, изображенной в том углу.
– Да, действительно, так. А я никогда не замечал.
– Вы бы и не заметили, – вдруг резко ответила она. Свет от свечи освещал ее лицо. Щеки разрумянились, а глаза сверкали. – Предполагаю, что с ее помощью вы обольщаете.
Раф усмехнулся.
– Я повесил ее здесь назло тете Ребекке. Нашел ее в вещах своего деда после его смерти. Меня не удивляет, что он никогда ее не вешал – он был строгих правил. А я – нет.
Раф поставил подсвечник на стол и открыл графин.
– Не хотите выпить вина? – Он наполнил два бокала и передал один Фоске. Бокалы оказались высокими, тонкими и изящными. Казалось, они разобьются от одного прикосновения губ. – Приветствую вас в своем доме, донна Фоска, – сказал Раф. – Вам нравится?
– Да, приятный сюрприз. Я счастлива узнать, что евреи в конце концов не такие уж дикари.
Он низко склонил голову.
– Я рад, госпожа, что сумел продемонстрировать вам это.
Она поспешно поправила себя:
– Я имею в виду, что вы живете не как дикарь. А вот ведете себя совсем по-иному.
– Неужели? – заинтересовался он. – А как бы вы хотели, чтобы я себя вел?
– Естественно, как благородный господин!
– Но я не благородный. Почему же я должен вести себя таким образом? Ни перед одной женщиной я никогда не выступаю в роли дрессированной собачки. Я не лаю по команде и не прыгаю через обруч. И, уж конечно, я не произношу прелестных слов женщине, которая мне несимпатична.
– Прекрасно! Итак, я вам несимпатична и вы осуждаете меня.
– Если говорить точнее, то это относится к вам как к представительнице класса, – заверил он ее. – Но, оценивая вас как личность, я не нахожу вас непривлекательной.
– Мой дорогой, вы весьма настойчиво стремитесь избегать прелестных слов. Но скажите мне, Еврей, – игриво спросила она, – почему вы преследовали меня и затащили к себе домой, если считаете меня столь отвратительной?
– Полагаю, чтобы доказать самому себе, что вы похожи на остальных. – Он пожал плечами, поставил свой бокал и отодвинулся от стола. – Я знал, синьора, сотни женщин, подобных вам. Деньги для вас ничего не значат. За игорными столами вы без сожаления выбрасываете на ветер сотни дукатов, не задумываясь над тем, что значат эти деньги для тех, кто в них действительно нуждается. Самое главное в вашем расписании на день – визиты парикмахера или портного. Вы никогда не читаете ничего, кроме «Газзеттино» или глупых од, которые ваши любовники посвящают вашим мочкам или ногтям на пальцах ног. Никогда не обсуждаете более серьезных предметов, чем погода, или парижские моды, или, наконец, амурные дела ваших знакомых. Вы глупы, тщеславны и праздны. И вам настолько наскучила ваша пустая жизнь, что вы готовы на все ради того, чтобы испытать хоть какое-то волнение. Даже посетить глубокой ночью гетто с человеком, которому в обычных условиях вы даже не доверили бы нести свой веер.
Она долго и напряженно смотрела на него. Потом подчеркнуто осторожно поставила свой бокал и быстро прошмыгнула мимо Рафа. Он перехватил ее.
– Прошу простить меня, – произнесла она с ледяной вежливостью. – Но я не люблю выслушивать проповеди.
Он удерживал ее за руку.
– Особенно если их читает обезьяна? Что произошло, синьора? Неужто вы считаете забавными только дрессированных обезьян?
– Что касается вас, то ни при каких обстоятельствах вы для меня забавным не будете, – сказала она едко. – Как вы осмелились прикоснуться ко мне?