– Если меня даже арестуют, – сухо заметил Раф, – то это не опустошит ваших рядов. Верно, синьор?
– Арестуют? Они не посмеют вас арестовать. За вами слава. Арестовать человека, которого только что удостоили высоких наград? Это значит превратить себя в повод для насмешек. Время работает на нас. Вам не надо торопиться – мы продвигаемся медленно, встречаемся одновременно лишь с небольшими группами людей, беседуем с ними, заручаемся их поддержкой.
– Мне надо это обдумать, – медленно сказал Раф.
– Времени для размышлений уже нет. Настала пора действий. Вы не можете развернуть свою кампанию в гетто. Никогда не удастся собрать там сколько-нибудь значащих людей. Но в Синьории множество таких, кто согласен с вами, и не все они барнаботти. Людей, нацеленных на перемены, достаточно много. Мы можем собрать целую армию, если только станем действовать правильно. Я сейчас не пытаюсь льстить вам, но мне никогда не приходилось наблюдать в сенате столь сильного эффекта, который произвели вы. Вы пробудили множество людей. Многие из них согласны с вами, но боятся признать это публично, пока большинство составляют Лоредан и консерваторы. Послушайте, сегодня вечером состоится собрание в кафе рядом с площадью Сан-Барнаба. Приходите и посмотрите. Вот все, о чем я прошу. Придете?
– А что делать с моими тенями? – Раф кивнул в сторону двери.
– В десять вечера приходите в бордель в доме сто семнадцать по калле Баластрои, спросите там Флору. Я встречу вас и провожу дальше.
– Через задний двор? – неожиданно улыбнувшись, спросил Раф.
– Нет, по крышам. Это абсолютно безопасно. Понимаете, вы нуждаетесь в таком человеке, как я, кто приглядит за вами. Я знаю их образ мышления. Не забывайте, я один из них.
Улыбаясь сам себе, Томассо вышел из таверны. В разговоре с Рафом он больше не упомянул Фоску. Но он подал идею. И теперь осталось ждать, пока она принесет плоды. Томассо не сомневался, что Раф вскоре попросит его устроить встречу с сестрой. Этот человек не святой. А Фоска действительно очень красивая женщина.
Позже ночью Раф просматривал один из тщательно заполнявшихся его дедом гроссбухов. Он помнил, когда картина попала к ним в дом – где-то между 1799 и 1780 годами. Раф тщательно проверил каждую запись и наконец нашел ту, что искал: «Тициан. Венера и Марс. Орио Долфин. Одна тысяча дукатов».
Фоска узнала картину. Она принадлежала ее отцу. Утром надо ее упаковать и отправить ей. Конечно, не от своего имени. Никто не должен узнать, откуда она прислана. За исключением Фоски.
Раф вошел в спальню и долго рассматривал картину. Он повесил ее там, поскольку она захватила его воображение, потому что была красива и эротична и шокировала тетю Ребекку. Уж она-то будет радоваться ее исчезновению.
«Да, – решил он, – лучше всего избавиться от нее и забыть Фоску Лоредан».
«Как она попала сюда? Кто прислал ее?» – удивлялась Эмилия. Два слуги закончили распаковывать картину и приставили ее к стене.
– Это та самая картина, которую ваш отец держал в библиотеке. Какой срам!
У Фоски сильно забилось сердце, но с деланным безразличием она заметила:
– Наверняка это от Антонио. Он выяснил, кому она принадлежала, и купил ее мне в подарок на день ангела. – «Надо предупредить Антонио, – подумала Фоска, – чтобы он подтвердил эту версию. Он не подведет меня».
Взгляд Эмилии выразил сомнение.
– Но ваш день ангела в мае.
– Да, но Антонио не мог ждать. Он знал, как мне она нравится, и видел, что последнее время я чувствовала себя очень несчастной.
Эмилия, у которой о настроении Фоски сложилось совсем иное мнение, иронично фыркнула.
– Она обошлась ему в кругленькую сумму. Я и не думала, что синьор Валир столь хорошо обеспечен.
– Да, именно так, – поспешно заметила Фоска. – Правда, никто мне не поверит. Я повешу ее в своей комнате над камином, чтобы смотреть на нее прямо из постели.
Раф знал, что она жена Лоредана, размышляла Фоска. Теперь он посылает ей подарок. Зачем? Чтобы привести в негодование ее мужа или чтобы доставить ей удовольствие? Ну почему он не оставит ее в покое!
Но картина очень хороша. Как это внимательно с его стороны!
Если кто-нибудь узнает о той ночи… Ее друзья или Лоредан… Ну и скандальчик разразится! Ее любовник – еврей! Она станет посмешищем. Никто и никогда не должен узнать, откуда попала сюда эта картина. Лоредан бросит их обоих в тюрьму. Она больше никогда не должна встречаться с Рафом. Это безумие.
Да, Раф оказался очень добрым. Снял мучившую ее ужасную боль. Смешно, но оказалось, она нуждалась все время лишь в одном – в мужчине. Именно так. Теперь нужно найти другого любовника и забыть Рафа. Забыть его нежность и силу. Забыть умелые руки и обжигающие губы.
Фоска закрыла глаза и заставила себя успокоиться: «Хватит! Перестань вести себя как школьница! Все мужчины в конце концов одинаковы».
В этот момент в гостиную, где слуги распаковывали картину, вошли Алессандро Лоредан и его секретарь Пьетро Сальвино. Фоска внимательно наблюдала за Сальвино, но он ничем не выдал то, что узнал в ней женщину, выходившую из дома Рафаэлло Леопарди.
– Что это такое? – спросил Алессандро. – Разве я недавно приобрел какую-нибудь картину?
Фоска пошла навстречу, чтобы поздороваться.
– Это, синьор, моя картина.
Алессандро поцеловал ей руку и вновь обратил внимание на картину.
– Тициан?.. Не лучшая из написанных им Венер, но тем не менее работа весьма мила. Полагаю, это средний период его творчества.
– Вы правы, ваше превосходительство, – прошептал Пьетро. – Насколько я помню, в пятидесятые годы Тициан написал серию портретов Венеры.
– Вы, возможно, узнаете, синьор, эту картину, – сказала Фоска. – Она раньше принадлежала моему отцу.