…Рафа. Ночи, которые они провели друг у друга в объятиях. Его улыбку. Его сердечность. Порой, когда она закрывала глаза и ощущала берущего ее мужчину, она почти верила, что она опять с Рафом.
Фоска была потрясена до глубины души, когда через несколько месяцев, минувших после рождения сына, она осознала, что ее тянет к мужчине острее, чем раньше. Время, проведенное ею с Рафом, настроило ее тело на любовь, и хотя разумом она отвергала эту мысль и считала ее предательством, тело горело страстным желанием. Сомнения попискивали как мышь. Желание рычало как лев.
Ее первым любовником стал чичизбео Антонио Валир. Выбор был вполне естествен. Разве он не был всегда нежным и внимательным в выражении любви? А она не разрешала ему переходить даже порог своего будуара.
– Антонио, – заявила она однажды вечером. – Я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью.
– Моя любимейшая богиня, разве я не люблю вас в любой час дня и ночи всеми фибрами своей души?
– Нет, я говорю о настоящей любви. В постели. Вы готовы?
Он был смущен и расстроен прямолинейностью ее просьбы, но сделал вид, что она польстила ему, и изобразил восторг. Он поклялся, что с первой встречи с ней мечтал о таком завершении их отношений, но ему не хватало храбрости, наконец, дерзости, чтобы самому предложить это.
Они были совсем одни. Она сказала ему, чтобы он запер дверь на ключ, а сама опустила полог кровати. Они разделись, стоя спинами друг к другу. Антонио трепетал как лист. Да и Фоска чувствовала себя не лучше. Они сели на край кровати, нервничая как подростки, и немного поласкали друг друга.
Антонио был в ужасе, что провалился при первой попытке. Фоска лишь недавно пережила огромное сердечное потрясение и была слишком занята своими собственными переживаниями, чтобы в общении с ним проявлять терпение. Они легли рядом друг с другом, отдаваясь бесстрастным обоюдным ласкам, и между ними ничего не произошло. Наконец Фоска, разочарованная и рассерженная, вскочила и заявила, что она страстно желает кофе. Антонио был готов вот-вот расплакаться от чувства освобождения или позора.
Их дружба, как правильно предсказала Розальба Лоредан, дала трещину. Правда, Антонио продолжал навещать Фоску, сопровождая ее в прогулках по городу, ежедневно проводил с ней много времени, но что-то в их отношениях изменилось, возникла отчужденность. Находясь вместе, они больше не испытывали прежнего чувства легкости и раскрепощенности.
Двумя неделями позже, в день Вознесения – один из самых веселых праздников года, – Фоска предприняла еще одну попытку. Населению было разрешено появляться в масках. Из доков был доставлен искусно изготовленный золотой корабль «Бучинторо». На нем дож и сопровождавшие его лица проплыли мимо острова Лидо в Адриатику, где бросили в море золотое кольцо и провозгласили ее невестой Венеции. Состоялась праздничная регата и парад разукрашенных гондол и других лодок. В городе провели бои быков, конкурсы и всяческие увеселения. Словом, был отпразднован однодневный карнавал.
Фоска в праздничный день прогуливалась в лодке в сопровождении Антонию и Джакомо. Когда они вернулись домой, она сказала Эмилии, что очень устала, что у нее сильная головная боль и она хотела бы пораньше лечь спать. Когда берег опустел, Фоска надела маску и ускользнула из дома.
Она быстро прошла до Риалто – единственного моста через Большой канал. Фоска вознамерилась дойти до Ридотто или площади Сан-Марко, чтобы никто – даже гондольер – не видел ее.
В нескольких кварталах от Риалто она встретила матроса. Он бродил вдоль стены и угрюмо рассматривал протекавшую в канале воду. У него была тяжелая челюсть и грубое лицо. Улица была плохо освещена, и Фоска решила, что он похож на Рафа. Конечно, это было не так, но она хотела, чтобы он был именно Рафом, и думала, что если у них одна и та же профессия, то он обладает равной склонностью к любви.
Она смело подошла к нему и вежливо спросила, как дойти до Риалто. Он тупо смотрел на нее какое-то время и сказал, что не понял ее. Он был неаполитанцем.
– Итак, для гида вы не подходите, – сказала она, завлекающе улыбаясь. – Но тогда что вы умеете? Может быть, танцевать?
Он, может быть, и не понял слов, но правильно прочитал желание в ее глазах. У него была приятная улыбка, и она не возразила, когда он обнял ее за талию и потащил подальше в тень.
Она позволила ему поцеловать себя под маской. Он не привык иметь дело с масками, нетерпеливо фыркнул, сорвал ее, немного поцарапав лицо Фоски, и выбросил маску в канал.
– Перестаньте, – с трудом выдохнула она. – Как вы смеете…
Он не обратил внимания на ее протесты и потащил дальше в темь. Она сама приплыла в его руки, что оказалось для него даром небес, и он не собирался отпускать такую добычу. Он только что истратил в таверне последний цехин и не знал, как удовлетворить голод своих чресл.
Фоска тщетно сопротивлялась, поняв, какая опасность нависла над ней. Она закричала, но он стукнул ее кулаком по голове. На какое-то мгновение она перестала видеть, но слышала его дыхание, отдававшееся в ее ушах гулом пылающего горна.
Он опрокинул ее на спину в вонючую, пропахшую рыбой лужу и сорвал белье. Он грубо вошел в нее и двигался взад и вперед, а она лежала под ним, сомкнув веки. «Что я за дура, – думала она, – идиотка».
Он сделал свое дело и силой поставил ее на нога. Он хотел, чтобы она купила ему вина. У нее кружилась голова, и ее тошнило. Когда он расслабился, она вырвалась и побежала. Он легко поймал ее, полагая, что она затеяла какую-то игру. Фоска резко подняла колено и ударила его в пах. Он завыл от боли и выпустил ее. Тогда она изо всех сил толкнула его спиной в канал, подобрала юбки и побежала во дворец. Ей удалось, никем не замеченной, пробраться в свою комнату. Эмилия, однако, слышала, как она пришла, и увидела, что Фоска истерически рыдает. Эмилия раздела ее, помогла принять ванну, но ни слова не сказала.
Следующие три недели Фоска оставалась в своей комнате и не покидала дом. Она себя ненавидела и всячески поносила, ругала всеми известными ей дурными словами, но не могла загасить бушевавшее в душе пламя.