Алессандро спохватился, что он смотрит на танцовщицу пристально и все еще держит ее руку. Он отпустил ее и откашлялся.
– Так как, синьор? – спросила она, сверкая глазами. – Вы тоже считаете нас удивительными? Или наши слабые попытки развлечь зрителей убаюкали вас?
Этим вечером он чувствовал необычную усталость и действительно большую часть спектакля продремал.
– Конечно, нет, синьорина, – тем не менее сказал он. – Вы были великолепны. Мне никогда не приходилось видеть более живой, более вдохновляющей постановки этой, как ее…
Она прелестно рассмеялась.
– Верю! В следующий раз, приходя па балет, синьор, попытайтесь не уснуть. Хотя бы до моего первого выхода!
Ее теплый взгляд обволакивал, ее близость и красота волновали. Он стал заикаясь извиняться, обнаружив, что остроумие начисто покинуло его. Она загадочно улыбалась. В этот момент вернулась его любовница.
– О, Сандро, дорогой, граф Флабонико сегодня вечером в своем дворце дает прием в честь Лии и Вестриса.
Мы пойдем? Я уверена, что Лиа хочет, чтобы вы пришли. Правда, Лиа?
Маленькая балерина ответила мягким тоном, ни на мгновение не отрывая взгляда от лица Алессандро.
– Конечно, приходите, пожалуйста. Без вас эта затея обречена на скуку.
– Полагаю, мы там появимся, – улыбаясь, сказал Алессандро. Его любовница радостно завизжала, она знала, как тот недолюбливает карлика Флабонико и какое отвращение испытывает к любым сборищам артистов и театральных прихлебателей.
Лиа поклонилась и, попросив извинения, удалилась.
– До встречи, синьор. Буду очень рада увидеться с вами снова, Лаура.
Гостиная графа Флабонико была переполнена танцорами из труппы Вестриса и множеством ее поклонников. К моменту прихода Алессандро и Лауры Лиа уже была там. Алессандро поймал ее взгляд, она улыбнулась и тут же отвернулась в сторону. Хозяин дома бросился к вошедшим и весело защебетал:
– О, мои дорогие, какая честь! Клянусь вам, Лоредан, я никогда даже не мечтал, что вы когда-нибудь соблаговолите посетить мое скромное жилище. Я, однако, понимаю, что истинной приманкой для вас стали, конечно, танцовщицы. Вы знакомы с ярчайшей среди них звездой – прекрасной Лией, маленькой Габбианой? Пойдемте, пойдемте, разрешите мне представить вас, Лиа. – Он схватил ее за руку и вытащил из окружившей ее небольшой группы гостей. – Нам посчастливилось, что в этот вечер среди наших гостей оказался еще один прославленный венецианец!
Лиа тепло улыбнулась карлику. Она переоделась в простое платье из синего шелка с высокой талией, подпоясанное розовой атласной лентой, – правда, его парижское происхождение было очевидно всем присутствующим на приеме дамам. На плечи накинула цветную шаль. Причесалась Лиа обыденно, будто для танцев, – завязала волосы на затылке толстым узлом, который украсила красная роза. Она выглядела уязвимой, непосредственной как ребенок и была восхитительна.
Лиа только собралась сказать Флабонико, что уже знакома с господином, как хозяин дома выпалил ей без передыху целую тираду:
– Перед вами не кто иной, как уважаемый сенатор и комиссар по морским делам Алессандро Лоредан. Разве, милая, не восхитительно, что он сумел прийти? О Боже мой, только посмотрите в ту сторону: там Вестрис флиртует с госпожой Гонзаго. Надо быть с ней поосторожней! Пойдемте, Лаура, предупредим его!
Флабонико стремглав отошел и тут же скрылся в толпе гостей. Значительно выше его ростом, Лаура, смеясь, поспешила за ним.
Как только Флабонико назвал его имя, Алессандро тут же увидел, что улыбка Лии исчезла.
– Прекрасно, – сказал он, – что нам удалось встретиться снова так скоро.
– Да, очень повезло, – лишенным искренности тоном повторила она. – Мне здесь… немного жарко…
– Позвольте проводить вас на балкон, – предложил он, подавая ей руку.
Она робко взяла ее, и они направились сквозь толпу к открытым французским от пола до потолка окнам на другой стороне гостиной. Они вышли на балкон и остановились у перил, наблюдая за игрой света фонарей и гондол на Большом канале. Он ощутил внезапно наступившую между ними неловкость.
– Возможно, я не должен был навязывать вам свое общество… Вы предпочитаете остаться одна?
– Если бы я хотела быть одна, то не пришла бы сюда, – сказала она с неожиданной холодностью в голосе. Изменение в ее настроении озадачило Лоредана.
– Если посмотреть налево, можно увидеть родовое владение Лореданов, – сказал он как бы между прочим. – Вон то варварское сборище фигур и скульптурных орнаментов, колонн всех размеров и стилей. Дело рук моего деда. Он полностью преобразил существовавшую тогда постройку – весьма элегантную в своей простоте. Полагаю, хотел добиться чего-то такого, что в большей степени отвечало его грандиозным устремлениям.
– Да. – Лиу мало интересовало величие Лореданов. Создавалось впечатление, что она заключила себя в стеклянный сосуд и, находясь внутри него, оставалась красива, но далека и недоступна.
– Я часто думаю о строителях, – заметил Алессандро, надеясь как-то расслабить ее напряженность. – Как ошибаются те, кто полагает, что, воздвигая помпезные сооружения, они обеспечат себе место в памяти потомков. Мы восхищаемся теми или иными постройками, но часто забываем имена их создателей. Так, пожалуй, и должно быть. Вечная жизнь скорее присуща искусству, а не художнику, не слуге.
– За исключением театра, – ответила Лиа. – От него не остается вообще ничего.
– Не уверен, – задумчиво произнес Алессандро. – Я помню, с каким воодушевлением отец рассказывал о великих артистах, которых ему довелось увидеть: о примадоннах Фаустине Бордони и Франческе Куэзони. О величайшем из всех певцов-кастратов – Фаринелли. Он любовно хранил память о них. Но других людей – дожей, сенаторов, которых он знал, отец упоминал редко, лучше всего помнил тех, кто доставлял ему при жизни радость. Я завидую вам, Габбиана.