Тэмина.
Ки не раз корил себя за свои мысли, но в пылу злости он был склонен называть это не растением, а паразитом, слишком глубоко просунувшим свой кровососущий хоботок под кожу старшего брата.
В момент, когда Ки осознал причины болезненного вида Чжинки, он готов был в буквальном смысле приложиться пару раз головой о столешницу кухонного стола, за которым сидел, рассматривая внутренним взором поврежденную ауру брата. По всему выходило, что, в то время как энергетическое поле Ки яростно защищало его от вторжения инородных энергий, словно плотное войско антител, стоящее на защите его здоровья, не менее сильное поле Чжинки услужливо одну из этих чужеродных энергий в себя впустило. И, более того, помогло укрепиться ее вредоносным корням. Поэтому отъезд третьего брата так губительно сказался на его состоянии, ослабил его, оставил истекать раны на защитной скорлупе какой-то субстанцией. Ки ее почти не видел, эту субстанцию, зато ярко чувствовал. Уходя в вечер воскресенья на работу, Чжинки всегда оставлял после себя слабое тревожное жужжание и едва заметное серебристое сияние, которыми дом был заполнен до отказа и которые таяли лишь к концу недели, в пятницу.
Ему было жалко ничего не подозревающего Чжинки, тем не менее, он не смел делиться с ним сделанным открытием, памятуя об эмоциональной привязанности, которую тот питал к Тэмину. Но Ки старался на свой лад подлатать болезненные червоточины, прикладывая к ним руки, когда Чжинки дремал на диване, убирая отмершие мерцающие песчинки и заменяя их своими животворными.
Он действовал по наитию, не до конца понимая причины использования определенных пасов руками, чувствуя, что его тело достаточно хорошо знает, как действовать в данной ситуации. Ки понятия не имел, что это: дар или забытые уроки, но в одном он был уверен наверняка — Чжинки это помогает оправиться.
Он искренне наделся, что теперь брата перестанут мучить невыносимые боли, о которых он не говорил никому, даже самому Ки. Как бы то ни было, Ки не нужны слова, чтобы понять проблему. Он ее всегда чувствовал интуитивно. А проблемы таких открытых людей, как Чжинки, он вычислял с легкостью.
В то же время Ки не винил Тэмина. Едва ли тот делал это нарочно. Хотя юноша и не мог отрицать очевидного — все связанное с третьим братом его неимоверно раздражало. Особенно его выводила из себя вопиющая безответственность младшего, спустя рукава относящегося к обязательствам, налагаемым на него родственными связями. Выливалась эта безответственность в целые недели ненамеренного молчания, вызванного забывчивостью и рассеянностью Тэмина. Поэтому и теперь Ки предсказуемо поставил происходящее в вину этим досадливым особенностям характера братишки.
Они с Чжинки поговорили почти со всеми знакомыми юноши, но не обнаружили ни следа, ни единой зацепки.
Товарищ Тэмина по комнате рассказал им о том, что тот, бывало, задерживался где-то допоздна, приходил лишь под утро, а то и вовсе не появлялся в общежитии целыми днями. Чаще всего его видели в обществе высокого брюнета, судя по всему, выходца из высших кругов. Никто не знал ни его имени, ни происхождения, но его появление неизменно вызывало фурор. Временами Тэмин приводил в комнату очередную красотку. Девушки, к слову, всегда появлялись в его жизни нежданно-негаданно и так же неожиданно исчезали.
Портрет событий, составленный братьями на основе услышанных рассказов, совершенно не вдохновил их и даже слегка обеспокоил. Выходило, что Тэмин, с треском провалившийся при поступлении на актерское отделение, по чьей-то рекомендации прошел прослушивание и поступил на Музыкально-инструментальное искусство благодаря своей талантливой игре на фортепиано и превосходно сданным письменным и устным заданиям. Сданным отдельно от основного потока абитуриентов. Что уже породило немало слухов среди студентов. Кроме того, занятия он посещал через пень-колоду, хотя каким-то образом умудрялся сдавать все экзамены если не на отлично, то на хорошо, как минимум.
Эта новость заставила Ки насторожиться. Он чуял неладное. Особенно усилилась его тревога после разговора с заведующим кафедрой, упорно отводившим глаза, рассказывая интересную историю поступления Тэмина. Историю, в которой был замешан все тот же таинственный брюнет.
Возможно, Ки и поставил бы версию мужчины под сомнение. Однако следы Тэмина на нем, видные лишь ему одному, как, впрочем, и само настроение заведующего кафедрой, которое юноша ощущал настолько четко, что едва удерживался от презрительного хмыканья, вынуждали его поверить этой невероятной истории.
Однако это все, что им удалось узнать.
— Куда опять подевался этот сопляк?! — то и дело гневно восклицал Ки, когда очередная дорожка, казалось, способная положить конец их беспробудному петлянию по лабиринту, приводила в очередной тупик. — Ну, попадись он мне только в руки, без раздумий пущу на фарш!..
Занимавшийся с ним поисками Чжинки предпочитал отмалчиваться, опасаясь, что и на его долю придется приличная порция причитаний. Он не решался даже сделать брату выговор за частую нецензурную брань. Прошло уже несколько дней после их приезда, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки. И даже собранная информация не стала большим подспорьем в поисках, вопреки отчаянным надеждам Чжинки. Они так и не сумели напасть на след младшего брата… Или его похитителей.
Слух о похищении, упорно циркулировавший среди студентов Академии, не давал покоя двум братьям. И они со всей серьезностью рассматривали возможность подобного варианта развития событий.
Неудача в поисках приводила Ки в неописуемое бешенство. В последние дни он настолько часто злился по поводу и без, что Чжинки успел устать выслушивать его непрерывные упреки и отныне старался не открывать рта в присутствии вспыльчивого брата.
Их поиски казались старшему плутанием новорожденных котят. Теперь он даже представить не мог, как бы справлялся со всем один, без Кибома, обладавшего уникальным чутьем, которое рано или поздно должно было привести их если не к самому Тэмину, то хотя бы к разгадке его исчезновения.
В противоположность Ки Чжинки был очень дружен с младшим. Он выучил его многим вещам, в том числе и игре на фортепиано, обучение которой далось Тэмину с удивительной легкостью. Отъезд младшего слегка огорчил старшего брата, но, подобно бальзаму, пролитому на саднящую рану, утешением для него стала новость о том, что полезные навыки, полученные дома под присмотром любящих его людей, немало пригодились Тэмину при поступлении в университет. Однако ныне радость померкла под гнетущим давлением известия об исчезновении младшего брата. Известие это окончательно выбило почву у Чжинки из-под ног. Первое время он просто метался по своей комнате, снедаемый беспокойством и еще каким-то чувством, плохо поддающимся описанию. А затем где-то внутри зародилось непреодолимое желание срочно ехать и искать братишку. И зародилось оно еще до того, как стало ясно, что виной всему переполоху является вовсе не небрежность Тэмина. Это чувство тотчас же окрепло, стоило им с сердито сопящим Ки ступить на перрон столичной железнодорожной станции.
Впрочем, начать поиски в первый же день молодым людям не удалось, поскольку прибыли они в город во второй половине дня и еще долгое время пытались отыскать дорогу к их новому пристанищу. Чжинки по привычной оплошности потерял где-то клочок бумаги с написанным на нем адресом и около часа силился воспроизвести его по памяти. Что сделать ему, находясь под непрерывным брюзжанием Ки, удавалось с трудом. Последний же, нетерпеливо переминавшийся рядом с ним, кипел энергией, готовый немедленно ринуться искать Тэмина, переложив все заботы на поникшие плечи всклокоченного Чжинки.
Столичный город восхитил Ки своей грандиозностью и в то же время напугал напористостью. Поначалу юноша даже растерялся. Много разнообразных незнакомых запахов витало в воздухе, приличная их порция тут же ударила в нос, как только он ступил на платформу. Огромное количество хаотичных человеческих эмоций начало нещадно его душить. Со всех сторон раздавались голоса, набатом они звучали в голове, перекликаясь со звуками шумного города. Это был необъятных размеров улей. Не успев адаптироваться к его атмосфере, в первом порыве Ки готов был усесться прямо на пыльную платформу и зажать голову меж колен в отчаянной попытке спасти свой рассудок. Тем не менее, через какое-то время он с удивлением признался себе, что ему здесь нравится. И даже больше: он чувствовал себя в своей стихии. Ему нравилась присущая столице стремительность, ему импонировала спешка, казалось, пропитавшая все движения горожан, ему хотелось жить в этом сумасшедшем темпе, он желал раствориться в нем. Ки словно оказался, наконец, в гуще событий, а не продолжал топтаться где-то на периферии.