— Что-то не так? — забеспокоилась я.
— Нет, всё в порядке. Пойдём, поможешь мне.
Все промолчали, но молчание было напряжённым. Мне казалось, что каждый слышал, как стучит моё сердце. Я оглядела ребят, которые не сводили с меня настырных взглядов, и спустилась со стариком вниз, пройдя на кухню.
— Радуйся. Амброзия почти готова, — сказал он.
— Правда? — обрадованно вскрикнула я. — Мне говорили, что её невозможно приготовить.
— Да, считай, я совершил невозможное, но я нашёл все нужные ингредиенты. Я давно об этом мечтал. Амброзия — цель любого кулинара, который преданно любит своё дело. Готовить её — искусство и честь. Дело осталось за малым. Нужен ещё один ингредиент. Добудь мне его, и вы сможете продолжать путь. — Он достал из кармана потрёпанной рабочей униформы нож и протянул его мне. Я ахнула и похолодела. — Я подумал, будет логично, если это сделаешь ты. Сейчас именно ты ответственна за то, что будет с твоим Кларком, или как там его зовут.
— Для чего этот нож? — Я провела пальцами по лезвию, испуганно глядя на Филиппа.
— Амброзия — волшебное блюдо. Оно может возвратить молодость, избавить от болезней, вернуть силы вкусившему. Нам нужен самый важный ингредиент. Знаешь, какой?
Я покачала головой и облизала губы. Любопытство съедало меня.
— Это порошок из крыльев феи. Выйди из дома и иди вправо по улице, пока не увидишь большой парк. Там должно быть много фей, особенно у фонтанов и цветов. Миранда, почему ты побледнела?
Изменился не только цвет моего лица. Мне стало трудно дышать, и я закашлялась.
— Вы хотите, чтобы я отрезала у феи крылья? Это убьёт её.
В тот момент этот старик мне кого-то напомнил. Какого-то героя книги, такого же морщинистого старика с длинными седыми, чуть желтоватыми волосами, который в момент чтения внушал мне немалый ужас, как и Филипп сейчас. Его же, похоже, ничуть не волновало, что мне нужно было навредить невинному живому существу.
— Послушай меня. — Я отшатнулась от него. — Я же говорю, это нужно тебе самой. Ты сама вчера говорила, что тебе нужен твой молодой человек, расписывала, как тебе жаль, что всё так вышло.
— Ну разве вы не чудовище?
— Я — повар, Миранда. Когда я учился мастерству кулинара и был тем ещё сорванцом, я, каюсь, убил много животных. Кого нас только не заставляли потрошить. Не говори, что есть мясо — это не бесчеловечно в каком-то роде. Иди и добудь крылья. У тебя есть полчаса.
— Я не смогу. Прошу Вас, Филипп, — пролепетала я, но он насильно всучил мне нож.
— Именно ты должна сделать это. Вспомни о масках. Да, да, не смотри на меня так, я знаю, ты принцесса-хамелеон.
— Больше нет. Я не могу притворяться. Я не должна.
— Хорошо, как хочешь, только не надо драматизировать. Просто принеси мне то, что нужно, а как ты это сделаешь, не суть. Давай, сегодня ты решительная девушка, идущая на жертву ради возлюбленного. Это благородно, разве нет?
— Нисколько! — ужаснулась я, но было поздно. Филипп открыл дверь входа для сотрудников и почти вытолкал меня на улицу. — Я не могу. Не могу.
— Можешь. Сегодня ты героиня, способная ученица. Давай, иди. Что, я должен тебя уговаривать?
Он сунул мне в руки нож в кожаном футляре.
— Спрячь его куда-нибудь, — сказал вдогонку он, и дверь захлопнулась с мерзким скрипом.
Я быстро спрятала нож за поясом, прикрыв рубашкой. Меня тут же затрясло, и я ощутила, как потеют руки. Я не решалась сделать и шага: хотела отодвинуть роковой момент, — но через пять минут всё же двинулась к парку.
«Считай, Миранда. Раз, два, три… Четыре. Пять…»
Каждый шаг давался с трудом, а мысли разрывали меня на части: одна умоляла меня остановиться, другая — тихо ухмылялась и говорила, что это не самое трудное испытание. Виктория предупреждала в письме, что будет нелегко и я должна быть готова ко всему. Но стоило мне представить, как я тайком вынимаю нож и замахиваюсь, всё тело холодело. Меня воспитывали настоящей принцессой. И хотя не всегда всё шло, как надо, я оставалась достойным примером для подражания, ведь всегда можно было найти кого-то похуже. Меня не учили причинять боль.
Легко назвать себя героиней, труднее ею стать. Раньше я только строила уверенную в себе. Мало ли кем я была днём — вечером, перед сном, я корила себя за ничтожность. Я всегда с замиранием сердца смотрела на Зои: уверенная, сильная, спокойная и изящная. Сама я не такая. Меня и не было, наверное. Я не знала, кто я. Может, в душе я и есть героиня: храбрая и самоотверженная, готовая на всё ради Калеба?
Наконец я подошла к живой изгороди парка и огляделась. Было пасмурно, но погода стояла всё равно по-вечернему чудесная: проказник-ветер дул со всей силы, словно вдохновляя меня на самые смелые поступки. Я вдохнула полной грудью и неторопливо, не привлекая к себе внимания, стала прогуливаться по дорожке, высматривая жертву. Было немноголюдно: читающая девушка на лавочке, садовник, занимающийся цветами, растущими повсюду, семья с детьми. Никакой суеты и лишнего шума — прелесть. Шумели только мысли в голове.
Завернув за угол, я приблизилась к небольшому каменному фонтанчику. На дне серебрились монеты, а на краю среднего яруса сидела маленькая худенькая фея. Мне никогда ещё не было так страшно, но я вдруг поняла, что я должна. Если и стать уверенной, то прямо сейчас.
Фея подняла голову и с любопытством и высокомерием уставилась на меня.
— Чего смотришь? — спросила она, и голос прозвенел в ушах расстроенной скрипкой.
— Любуюсь, — ответила я: получилось тихо. Я не знала, что делать дальше, и надеялась, что разум подскажет мне правильное решение. Лучше обмануть её и увести отсюда в какой-нибудь укромный уголок? Или отвлечь разговором и просто достать нож? «Я не убийца», — твердила я себе. Как вообще Филипп мог доверить мне такое задание? Зои и то справилась бы лучше.
— Что, в первый раз видишь фею?
— Да.
— Но не в последний же, — продолжала дребезжать она. Фея окунула кончики пальцев в воду, мягко провела ими по лицу, оставляя капельки на лбу и щеках, и жеманно взмахнула ресницами. — Некрасиво так глазеть.
Я поморщилась и сделала шаг назад. Её манеры и голос показались настолько вызывающими и отвратительными, что это сразу дало мне энергии. Не спуская с феи глаз, я потянулась к ремню и нащупала рукоятку. Нож выскользнул из чехла, лезвие мельком коснулось кожи. Фея замерла. Я двинулась вперёд, понемногу заводя руку за голову.
Сейчас или никогда.
Сейчас или никогда.
— Что ты делаешь? — выкрикнула она, попятившись. — Прекрати!
Фея взвилась вверх и рванула вперёд, в сторону деревьев. Я побежала за ней. Я не задумалась ни на мгновение, внутри меня разверзлась бездна, подпитывая силы. Фея примкнула к коре дуба и собралась взлететь, затерявшись в листве. Она не успела. Я взмахнула ножом и вонзила в дерево. Во мне запламенел азарт. Она, заметавшись, сумела вырваться, но лезвие пробило правое крыло. Оно болезненно засияло, ритм свечения перестал быть мягким и успокаивающим. Теперь фея не давалась мне в руки, но и не могла улететь. Она что-то кричала, я не могла разобрать её лепет. Я видела, что силы её кончались. Она металась в воздухе, не давая себе упасть. Ей стоило огромных усилий держаться. Фея бросилась в сторону фонтана, будто бы это могло помочь. Она уже стояла на перепутье, с жизнью её связывала крохотная нитка. Надежда.
«Вера», — вдруг вспомнила я. Это был мой шанс.
Ни секунды не медля, я подняла руку над головой и схватила её за крылья — крепко, но аккуратно, чтобы не порвать.
— Успокойся, — трепещущим голосом крикнула я, заглушая стук сердца. — Ничего, я знаю, как тебя заткнуть. Слышишь? Я не верю в фей.
Она шумно вздохнула. Крылья её окончательно померкли, стали жёсткими и упругими, и пыльца с них со звоном осыпалась на каменный постамент. Свечение вокруг тела тоже угасло, и фея внезапно замолкла, повиснув.
Я подвела лезвие к основанию крыльев и одним лёгким движением отсекла их. Она камнем упала в фонтан. Было неглубоко, но она не могла выбраться от боли и бессилия. Она барахталась и извивалась в воде, тщетно пытаясь побороть собственную смерть, которая медленно кралась к ней, пока холодная вода заполняла её лёгкие. Я направилась прочь из парка, аккуратно держа в ладонях настоящую драгоценность — хрупкие крылышки феи. Руки всё ещё тряслись, но было поздно жалеть. Что сделано, то сделано. Совесть уже душила меня за эту нелепую жестокость. Она будто шептала мне, что я опорочила себя, родителей, Зои и Калеба. Я смахнула навернувшиеся слёзы. Чушь. Этот поступок не порочит Калеба. Этот поступок спасёт его.