— Да, должны, Тоттон, и мы там соберемся, — ответил Томас и, достав из кармана манильскую сигару, сунул ее, не зажигая, в рот. — А сюда я пришел и выстрадал долгое ожидание в вашей приемной затем, чтобы как-то оправдать в глазах непосвященных свое пребывание на вашем сыром острове. Должен заметить, старина, что вы продемонстрировали максимальную готовность к сотрудничеству. Целых четыре часа! Не трудно вам было скрываться здесь, пытаясь представить, как я реагирую на то, что меня заставили так долго ждать? С другой стороны, если бы окружающие заметили, что ко мне вы отнеслись лучше, чем к другим моим соотечественникам, приходившим просить аудиенции, это вряд ли пошло бы на пользу нашим планам.
— Так, значит, вы пришли сюда только для отвода глаз? Нам нечего обсудить наедине?
Томас взял со стола небольшую трутницу, высек огонек и, поднеся его к сигаре, зажег ее. Глубоко затянувшись, он выдохнул кольцо сизого дыма прямо в худое лицо сэра Перегрина.
— Только один маленький вопрос, Тоттон. Потом я уйду, и вы сможете успокоить ваши истерзанные нервы, швырнув в Гроуза одним из этих античных философов. Один маленький вопрос, требующий ответа. Скажите мне, не ведете ли вы и другие члены вашей группки предателей переговоров с Францией? Не пытаетесь ли заключить, так сказать, двойную сделку?
Сэр Перегрин закашлялся и помахал рукой, разгоняя дым, потом посмотрел на Томаса, перевел взгляд на Дули и снова на Томаса. Томас внимательно наблюдал за ним, рассчитывая заметить на его лице признаки тревоги, но не увидел ничего, кроме недоумения.
— Переговоры с французами? Да вы с ума сошли! Никому из нас такого и в голову не пришло бы. Возможно, вам следует напомнить об одном факте, сэр. Мы, англичане, воюем с Францией.
— Не будьте ослом, Тоттон, — оборвал его Томас, вставая у края стола и испытывая облегчение, но сохраняя сердитый вид.
Конечно, высказанное им обвинение было всего лишь предположением, смутно беспокоящим его подозрением, и ему едва ли стоило ждать четыре часа, чтобы убедиться в своей ошибке. Но это вовсе не означало, что день должен пройти впустую. Раз уж он был здесь, он мог доставить себе удовольствие и поиздеваться над разнервничавшимся сэром Перегрином.
— Воюете с Францией, говорите? Любопытное же у вас понятие о чести. С Францией воюют ваши соотечественники, а вы воюете с Англией, — тихо проговорил он. — Для чего же вам помогать Америке, как не для того, чтобы посеять недовольство в массах и свергнуть собственного монарха? Скажите же мне, кто из вас должен стать королем? Хервуд? Чорли? Ну не Мэпплтон же, это уж точно. Тогда это, видимо, будете вы, Тоттон. Воображаю вас в короне. Дули, ты можешь представить себе сэра Перегрина в королевском пурпуре? А может, я ошибаюсь, и вы с вашими единомышленниками хотите последовать примеру Америки и распахнуть двери Британской империи перед демократией со всеми ее преимуществами? Дули фыркнул.
— Ну, до этого никто из нас не доживет. Им ведь тогда придется освободить Ирландию. А чем же будут развлекаться англичане, позволь спросить, если лишатся возможности грабить нашу добрую старую родину, когда им заблагорассудится?
— Вы оба слишком много себе позволяете, — запротестовал сэр Перегрин, ударив кулаком по столу, отчего со стуком подпрыгнули оба бюста. — Наши чаяния вас не касаются. Я же не спрашиваю вас, почему вы взялись за это дело. А на что вы рассчитываете в качестве награды за ваш патриотизм, Донован? На посольскую должность? Пост в кабинете?
Томас улыбнулся, не вынимая сигары изо рта. Он пришел к выводу, что, когда им овладевало желание дать кому-нибудь хорошего пинка, лучше всего было улыбаться. Прибегнуть к силе совсем несложно, но в поединке умов можно выиграть гораздо больше.
— Я? Простой издатель и землевладелец из Филадельфии? Вы, должно быть, спутали меня с покойным Бенджамином Франклином, которого нам очень недостает. Он тоже был простым журналистом из Филадельфии, но куда более талантливым, чем я. Уверяю вас, сэр Перегрин, у меня нет никаких политических амбиций. Вообще никаких. Так ведь, Дули?
— Да уж, — проворчал Дули в свой небрежно завязанный галстук с изрядной долей скептицизма в голосе — ни дать ни взять недовольный помощник, доставивший себе небольшое удовольствие, намекнув на то, что его начальник хотел бы от всех скрыть.
Милый Дули. Всегда умел понимать намеки. На эту его способность Томас и рассчитывал и, как оказалось, не ошибся. Дули понял, что Томас хочет заставить сэра Перегрина поверить в то, будто в американце он нашел родственную душу, — человека столь же жадного и честолюбивого, как и он сам. Пусть думает, будто «раскусил» Томаса. Уверовав в то, что американский заговорщик одного с ним поля ягода, сэр Перегрин станет менее осторожным, в этом Томас нисколько не сомневался.
— Но, как я говорил, Тоттон, — быстро продолжал Томас, повернувшись спиной к Дули, — вчера вечером мне вдруг ни с того ни с сего пришло в голову, что вы и ваши единомышленники в стремлении подорвать собственную страну можете так же легко завязать контакты с французами, как и с американцами. Или и с теми и с другими. Франция стала бы готовым рынком для ваших не находящих сбыта товаров и оружия. Наш президент не хотел бы усиления Франции, хотя она и была все время нашим союзником. Бонапарт слишком непредсказуем, слишком охоч до лести.
— Мы не будем иметь с Францией никаких дел, — твердо заявил сэр Перегрин, поднимаясь на ноги; при этом он все равно остался на голову ниже Томаса. — Сэр Ральф этого не одобрит.
Сэр Ральф. Теперь Томас знал, кто всем заправляет. Слишком уж просто все получилось, подумал он, — все равно, что отщипнув виноградинку с грозди. Почти безо всякого нажима с его стороны сэр Перегрин, жаждущий, видно, похвастаться своей осведомленностью, сообщил полезные сведения.
— Ах, да, — сказал Томас, кивая, — вы, должно быть, имеете в виду сэра Ральфа Хервуда, нашего общего знакомого из адмиралтейства. Вы правы: до сих пор он прекрасно справлялся с ролью организатора этой вашей попытки предательства. На моего президента это произвело большое впечатление. Ну хорошо, Тоттон. На время я забуду о своих подозрениях. А теперь, — продолжал он, гася сигару о мраморное блюдо и от души надеясь, что оно дорого сэру Перегрину, — я бы посоветовал вам начать метать громы и молнии, провожая меня и моего помощника к дверям. Ни к чему, чтобы Гроуз, вернувшись, застал нас за сердечной беседой, словно двух близких друзей. Излишнее дружелюбие может вызвать подозрения.
— Что? Мы уйдем, не отведав хлеба с сыром? — Дули поднялся, качая головой. — Это как-то несправедливо, малыш.
— В этой жизни вообще мало справедливости, Пэдди, — ответил Томас, жестом показывая Дули, чтобы тот первым шел к выходу через лабиринт скульптур.
Они были почти у дверей в приемную, когда резные дубовые створки распахнулись, и мисс Маргарита Бальфур появилась в комнате, как солнечный луч после летней грозы.
— Перри, вы где? Вас и не найдешь среди этого мраморного изобилия. Вы просто обязаны сейчас же пойти со мной. Я знаю, мы договорились встретиться вечером у леди Сефтон, но я только что обнаружила изумительную книжную лавочку в Хаймаркете. Мне нужно, чтобы вы как знаток оценили, действительно ли я раскопала там неизвестный до сих пор подлинный манускрипт, или же владелец пытается надуть меня, и это всего лишь великолепная подделка.
Повернувшись к Томасу, она улыбнулась, испортив ему все удовольствие, ибо улыбка это ясно показывала, что она сразу заметила его присутствие и до сих пор не обращала на него внимания только потому, что это устраивало ее самое.
— О, здравствуйте, мистер Донован. Какой приятный сюрприз встретить вас здесь. Я помешала какому-то важному совещанию? Простите меня. Я сейчас же уйду, а вы можете продолжать. Ну вот, Перри, мой дорогой друг и наставник, я ухожу и буду ждать вас в карете в компании с дражайшей Мейзи.
Вчера в простом белом бальном платье Маргарита была прекрасна. Сегодня в платье для прогулок лимонно-желтого цвета она была ослепительна. Бархатный короткий жакет густого зеленого цвета выгодно подчеркивал ее тонкую талию и оттенял румянец на щеках. Завершающим штрихом ее туалета была надетая поверх роскошных медного цвета кудрей шляпка — дурацкое сооружение из соломки, цветов и лент, — завязанная большим бантом, прелестно смотревшимся слева от подбородка.