Он, правда, не стал посылать Маргариту в школу, но нанял ей лучших учителей, так что она свободно говорила на французском и итальянском, читала на латыни, хорошо разбиралась в математике и естественных науках, могла со знанием дела поговорить о современной политике, без труда вспомнить подходящую к случаю цитату из Шекспира или другого не столь значительного поэта.
Кроме того, она ездила верхом не хуже любого мужчины, прекрасно фехтовала и умела стрелять из любого огнестрельного оружия с необыкновенной быстротой и меткостью. И она помнила все, чему учил ее Жоффрей Бальфур, чьи высказывания бывали подчас противоречивы, но всегда заставляли думать. Весной она почти ежедневно ходила к цыганам, которые по-прежнему приходили в Чертси, и играла в пыли с цыганскими детьми, постигая одновременно сомнительное искусство цыганок — мастериц по срезанию кошельков и предсказанию судьбы.
В четырнадцать она совершила свою первую кражу — украла цыпленка. Это был самый восхитительный цыпленок из всех, что ей довелось пробовать.
Смягчающему влиянию матери следовало приписать такие качества Маргариты, как любовь к красивым туалетам, искусное владение иглой и кистью, умение петь приятным, хотя и не сильным, голосом и грациозно танцевать, пусть даже ее единственным партнером до сих пор был дед.
Маргарита росла в окружении взрослых и потому в некоторых отношениях повзрослела раньше времени, но кое в чем осталась ребенком. Нельзя сказать, что выполнялись все ее желания без исключения, но все же она получала столько, что со временем поверила: добиться можно всего чего угодно, стоит только очень сильно этого захотеть.
Когда Маргарите исполнилось восемнадцать, она лишилась матери, которая однажды во время послеобеденного чаепития у соседей упала без чувств и умерла. В то же самое время Маргарита неожиданно поняла, что она хочет делать, и не медля объявила о своем намерении уехать в Лондон. Только просьбы деда, убеждавшего ее соблюсти внешние приличия, заставили ее отложить поездку до следующей весны, когда истечет срок траура.
Впрочем, дело тут было вовсе не в послушании. Маргарита редко кого слушалась, хотя почти всегда и со всеми бывала добра. Просто она с некоторым запозданием осознала, что эта отсрочка даст ей время, необходимое для того, чтобы, как поведала она потрясенной Мейзи, «найти тело Лунного человека».
Книга первая
РАЗВЕДЕНИЕ КОСТРА
О! Кто может пламя удержать в руке?..
ГЛАВА 1
Приходится идти, когда черт погоняет.
Лондон, сезон 1810 года
Томас Джозеф Донован бросил свой плащ вместе с парой монет стоявшим наготове лакеям в ливреях и зашагал к широкой мраморной лестнице, которая вела на второй этаж особняка на Гросвенор-сквер. Всегда лучше «подмазать» их заранее, считал Томас Джозеф. Какой смысл звенеть деньгами тогда, когда твой новый «с иголочками» плащ уже уехал на чьих-то чужих плечах.
Сегодня он умышленно явился на бал позже, чем того требовал светский этикет, так что на лестнице уже не осталось ни одного из посещающих подобные мероприятия скучающих светских бездельников, которые обычно толпятся на ней, дожидаясь своей очереди отдать дань уважения хозяину с хозяйкой. Длинноногий Томас быстро преодолел ступеньки, думая о том, как бы поскорее отыскать человека, с которым у него должна была состояться встреча, и уйти из этого дома, прежде чем он поддастся соблазну наведаться к карточным столам и в результате проведет еще одну Долгую ночь, занимаясь всем чем угодно, кроме выполнения возложенной на него миссии.
Не то чтобы он тревожился за свой кошелек. Томас, живший в Америке с двенадцатилетнего возраста, оставался, тем не менее, ирландцем с головы до ног, обутых сегодня в модные вечерние туфли, и ему всегда чертовски везло в карты. Он мог бы нажить себе небольшое состояние, продолжай он и дальше сталкиваться у карточных столов с апатичными слабовольными лордами, которые, казалось, поставили себе целью ночь за ночью избавляться от своих денег. Но ему необходимо было иметь ясную голову и помнить о своей миссии. В конце концов, любой истинный патриот понимал, что обобрать врага и обратить его в бегство — не одно и то же, хотя первое занятие и было весьма приятным.
Хозяин и хозяйка дома уже покинули свой пост наверху лестницы, избавив тем самым Томаса от тяжкой необходимости вспоминать их имена и титулы и, в угоду светским традициям, рассыпаться в пустых комплиментах.
Удовольствовавшись вместо того бокалом вина, взятым с уставленного напитками подноса, который нес проходивший мимо лакей, Томас остановился в дверях и принялся внимательно рассматривать убранство зала и находившихся в нем людей.
Бальный зал, в котором было удушающе жарко, украшали оранжерейные цветы и розовые фиалки, причем в таком количестве, что выглядело это почти смехотворно. Заполнявшие зал гости принадлежали в большинстве своем к верхушке лондонского общества — обстоятельство, немало огорчившее Донована, по мнению которого благородные леди и джентльмены, входившие в этот избранный круг, настолько узкий, что все они состояли между собой чуть ли не в родственных отношениях, — в зависимости от возраста напоминали больше всего либо глупых хихикающих курочек и петушков, либо старых наседок с дряблой кожей и самодовольных петухов.
Томас грациозно двинулся вперед, когда мимо порхнула мисс Араминта Фробишер, опиравшаяся на руку джентльмена, облаченного в вечерний костюм с пуговицами, не уступающими по размеру столовым тарелкам. Он не удержался от улыбки, увидев, как милая Араминта подмигнула ему. Чудесная девушка Араминта! Всегда готова улизнуть в какой-нибудь темный укромный садик с мужчиной, вознамерившимся сорвать с ее губ несколько шаловливых поцелуев. Если его сегодняшняя добыча не появится в самое ближайшее время, подумал Томас, ему, возможно, стоит пересмотреть свое решение о раннем уходе и увести дорогую Араминту в словно специально предназначенные для подобных целей густые кусты, росшие, как ему уже было известно, сразу же за высокими застекленными дверями, находившимися в левой части бального зала.
Молодой денди — кавалер мисс Фробишер не удостоил Томаса даже кивка, поскольку, как истинный британец, не желал обращать внимания на выскочек из колоний. Вполне возможно, что он меня даже и не заметил, решил Томас. Что ж, выскочку из колоний это устраивало как нельзя больше, хотя, мелькнула у Томаса следующая мысль, этот изнеженный денди мог бы кое-чему научиться, если бы присмотрелся к моему костюму и манере держаться, поскольку молодой англичанин в своем наряде выглядел даже более странно, чем выглядела бы монахиня в платье из красной тафты.
Томас, не склонный к проявлениям ложной скромности, знал, что смотрится великолепно, стоя в небрежной позе у мраморной колонны, — высокий, широкоплечий, стройный, одетый в прекрасно скроенный темно-синий вечерний костюм, в каком не постыдился бы появиться и признанный законодатель мод красавчик Браммель. Зеркало сказало Томасу, что его бронзовая от загара кожа прекрасно гармонирует с его рыжевато-каштановыми выгоревшими на солнце волосами и не модными, но идущими ему усами, а также с ослепительно-белым небрежно завязанным шейным платком и такими же белоснежными манжетами с запонками, примерно на дюйм выступающими из-под рукавов костюма, которые привлекали внимание к его сильным рукам с длинными пальцами.
Рукам, которые в равной степени искусно могли писать редакционные статьи, сдавать карты, натягивать поводья, держать клинок и ласкать женщину.
Сейчас его голубые, цвета рассветного неба глаза, обрамленные длинными черными ресницами, с еле заметными морщинками у уголков, углублявшимися, когда он улыбался, созерцали заполненный гостями бальный зал с выражением радостного предвкушения, создавая впечатление, что их обладатель — простой хороший парень, думающий только о развлечениях.