— Вас всё равно расстреляют, — сказал я жёстко. — Прощайтесь со своей жалкой и подлой жизнью!
— Нет, стойте! Так нельзя, это противозаконно! Вас будут судить!
— За казнь шпиона? Не смешите меня.
— Никто вам не поверит! — решил разыграть новую карту Меньшов. — Решат, что вы просто убили человека!
— Хм… — я сделал вид, будто задумался. — Но вы и так сможете всё отрицать.
— Не смогу, если напишу признание.
— Это выход. Как же вы жалки! — я презрительно скривился. — Готовы на всё, лишь бы сохранить жизнь хотя бы ненадолго.
— На всё, на всё, — закивал уже с облегчением Меньшов. — Давайте бумагу и ручку. Я во всём признаюсь.
— Надеетесь, что вас перевербуют?
— Это уж как получится. Вы меня поймали, а дальше… Ну, давайте же скорее, на чём писать.
Я выдал ему листок и ручку.
— Валяйте, пишите. А я пока вызову, кого следует.
Глава 4
Провокатора увезли. Наверняка те, кто за ним приехал, его же и прислали. Я изображал праведный гнев, мне подыгрывали. Меньшов же был просто рад, что уцелел.
Когда секуристы убрались, я продолжил разбирать бумаги, но недолго: всё равно уже стало ясно, что, если и отыщется что-то полезное, то не здесь. Делать было особо нечего, так что я решил прокатиться по городу. Ознакомиться с местностью. К моему удивлению, мегаполис оказался не таким уж и большим. Раза в три меньше Камнегорска. Но, как и в империи, повсюду были пушки, зенитки, ракетные установки, техника и солдаты. На первый взгляд, люди жили неплохо. Правда, большинство трудилось на заводах и фермах, причём делалось всё по сигналам: приход на работу, перерыв на обед, уход домой. И комендантский час имелся. Ночной жизнью коммуна не жила.
Я вернулся заранее, чтобы не объясняться с милицией. Ольга подала поздний ужин, спросила, не нужно ли ещё что, и, получив отрицательный ответ, удалилась.
Спать я лёг без четверти десять. Хотелось хорошенько отдохнуть, набраться сил. К тому же, мне требовалось помедитировать, чтобы хоть немного пополнить запас Живы. Это, конечно, крохи по сравнению с тем, к чему я привык. Но здесь у меня не было возможности претворять в энергию кровь. Во всяком случае, пока.
Мои мысли вращались вокруг Юматова и того, что я должен был сделать. На данный момент было рано составлять планы, ведь у меня почти не было данных. Не с чем работать. И если меня не допустят до вождя в ближайшие дни, то и не будет. Возможно, мой карантин, на самом деле, ещё не закончился. А доклад я могу подать и в письменном виде. Вот будет облом! Возвращаться ни с чем совсем не в стиле маркиза Скуратова. Его Величество будет разочарован.
Постепенно в мою голову закрались воспоминания о последних днях в Камнегорске.
Меня видела Дарья Беркутова. Грозит ли это последствиями? Что мне предпринять в связи с этим?
В голове зазвучал её шёпот сквозь дверную щель. Как же он напоминал мне далёкое прошлое, которое я старался забыть. Времена, когда я был мал и слаб и не мог сделать ничего, чтобы защитить тех, кого любил.
Отец часто приходил домой не в себе. Мог вспылить безо всякого видимого повода. Слетал с катушек. Бил мать и нас, а, если никого не оказывалось поблизости, лупил в стену, пока кровь не начинала марать обои. Мать потом вешала на эти места календари или страницы из журналов, чтобы замаскировать пятна, которые невозможно было отмыть. Кровь исчезала со стен только вместе с бумагой, под которой проступали бетонные серые стены. В нашей квартире становилось всё больше картинок на стенах. А мы с сестрой старались почаще уходить из дома к друзьям. Но получалось далеко не всегда. Когда отец унимался, сестра приходила ко мне и шептала под дверью, пересказывая книги и фильмы. Я не всегда вслушивался в содержание, но меня успокаивал звук её голоса. А когда она уходила спать, я ложился в кровать и представлял, как убил бы отца. Поначалу это были просто фантазии, далёкие от реальности: я то вонзал в него кухонный нож, то бил молотком по голове, то стрелял из несуществующего пистолета.
Когда он сломал маме пальцы крышкой пианино, я осознал, что пустыми фантазиями ничего не добиться и начал планировать. Искал способы, которые были бы осуществимы. Такие, при которых физическая сила ничего не решала. Составлял один план за другим. Теперь я понимаю, что это был лишь способ откладывать убийство отца и в то же время иметь оправдание этому. Но именно тогда я обрёл способность просчитывать варианты. А когда решил, что должен остаться безнаказанным, ведь иначе будет несправедливо, то изобретать планы стало ещё сложнее и увлекательнее.
Я даже готовился к парочке. Но, наверное, знал, что не смогу решиться. Несмотря ни на что. Даже серийные убийцы никогда не убивают того, кто издевался над ними, перенаправляя свою ненависть на тех, кто лишь похож. Вот и я не мог прикончить своего папашу, как бы ни хотел этого.
Вплоть до того момента, когда он сломал руку моей сестре. В тот день в больнице, глядя на то, как врач накладывает гипс на распухшую и посиневшую кисть, я вдруг ясно понял, что не смогу больше жить, если отец будет рядом. Тогда я решился.
Все мы — дети своих родителей. Именно мой отец сделал меня тем, кто я есть, хоть и не желал этого.
Не знаю, стали ли мы счастливее, когда он умер. И не скажу, что страх ушёл из нашей жизни. Но я изменился с тех пор. Это факт.
Жалел ли я когда-нибудь о том, что сделал? Пожалуй, нет. Зато я точно много раз сожалел о том, что так долго тянул. Если б не моя трусость, музыка не исчезла бы из нашей жизни вместе с пианино, на котором мать больше не могла играть. И моя сестра держала бы ручку правой рукой, а не царапала бы неуклюже тетрадки, выписывая на строчках кривые, наклонённые в разные стороны буквы. Конечно, в конце концов она научилась. Но то, что ломается в нас, поворачивает жизнь в новое русло. Так или иначе. Ничто никогда не остаётся прежним. И далеко не всегда это наш выбор.
Я проснулся в семь утра. Принял душ и уже собирался пойти разведать, как обстоят дела с завтраком, когда объявилась Ольга.
— Вам звонят, товарищ Сырмяжский, — сказала она. — Из комиссариата. Перевести сюда?
— Конечно. И срочно.
— Минутку.
Вскоре в спальне ожил телефон. Я сразу поднял трубку.
— Товарищ Сырмяжский у аппарата.
— Привет, Феликс. Это Роман. Узнал?
— Конечно, — соврал я. — Какие новости?
— Думаю, хорошие. Главный ждёт тебя с докладом в четыре. Даёт время подготовиться. Ты уж не оплошай.
— Постараюсь.
— Ну, давай тогда. Может, увидимся. Если нет, потом. Созвонимся, в общем.
— Ага, спасибо.
Повесив трубку, я пошёл искать Ольгу, попутно пытаясь сообразить, кто мне только что звонил. Явно знакомый и коллега. Роман… Хм… Что-то я не припоминаю товарища с таким именем. Ладно, будем действовать по ситуации. В любом случае, сейчас главное — составить доклад. Времени у меня на это оказалось меньше, чем я ожидал, но это к лучшему. Чем быстрее я встречусь с Юматовым, тем… В общем, надо засесть за отчёт о посещении Камнегорска, причём сразу после завтрака. Конечно, я знал, что писать, но ведь нужно было это всё набрать. А печатать на машинке я так толком и не научился. И ведь не поручишь никому — дело-то секретное. Ни для чужих ушей, ни глаз не предназначенное.
Составлению доклада я посвятил несколько часов. За образец взял несколько старых, нашедшихся в кабинете Сырмяжского. Просто чтобы выдержать стиль.
Наконец, пришло время выдвигаться. Шофёр довёз меня до Дворца Трудящихся — так называлась резиденция Юматова, где располагалось и правительство — Центральный Комитет. Здание больше смахивало на крепость и хорошо охранялось. Чтобы попасть внутрь, пришлось пройти несколько проверок, но в конце концов я добрался до приёмной. Там обо мне доложил секретарь в военной форме и с нашивками старшего лейтенанта.
— Можете входить, товарищ Сырмяжский, — сказал он, положив трубку. — Вас ожидают.
Часовые открыли мне дверь, и я переступил порог большого зала, в центре которого стоял вытянутый стол из чёрного дерева, окружённый стульями. Справа тянулся ряд окон, с потолка свисала здоровенная бронзовая люстра с хрустальными подвесками. В дальнем конце зала виднелся ростовой портрет Юматова. Справа от него торчал красный флаг. Нет, пожалуй, скорее, знамя.