Она уже представила себе газетный заголовок в «Бостон Глоб»: «Дочь Брайдена арестована во время антивоенного митинга». Ее рука непроизвольно дернулась к лицу — как бы для того, чтобы прикрыть его. Но не угроза ареста парализовала ее страхом — она страшилась ярости отца.
Внутренние часы Аликс снова затикали, и она осознала, что Сэм Мэттьюз удивленно смотрит на нее. Что он должен думать сейчас?! Что после всех своих распрекрасных речей она оказалась трусихой? Лицемеркой? Аликс облизнула губы.
— Аликс Браун, — проговорила она наконец тихо, но отчетливо.
В тот же момент она ощутила нечто вроде шока от внезапно нахлынувших воспоминаний: Браун… Смит… Джонс… Безликое имя. По иронии судьбы она спряталась за одним из тех псевдонимов, которыми обычно пользовались в «Маривале». Однако Сэм Мэттьюз, похоже, был удовлетворен.
— Прекрасно, Аликс Браун! — Он улыбнулся и протянул ей оранжевую зажигалку. — Как насчет того, чтобы разжечь костер?
Аликс нагнулась и поднесла огонь к куче мусора под звуки аплодисментов, затем, когда участники митинга окружили помост, спрыгнула вниз и, затерявшись в толпе, стала наблюдать за происходящим.
Что касается Сэма Мэттьюза, его атаковали поклонники и поклонницы, причем последних было значительно больше. Когда костер разгорелся, он, выбрав двух самых хорошеньких, подхватил их под руки и направился в подземку.
«Ну вот и все…» — подумала Аликс. Она взяла такси и поехала обратно в Кеймбридж, чувствуя себя в безопасности, так как была уверена, что их пути больше никогда не пересекутся.
Позже, уже заваривая чай у себя на кухне, она сообразила, что его «Крикет» так и остался у нее. Это была дешевая зажигалка — из тех, что продаются по две штуки за доллар. Она положила ее на стол, налила чаю и внимательно рассмотрела свое нечаянное приобретение. Пластмассовая дешевка кричащего оранжевого цвета рядом с лиможским фарфоровым сервизом, разрисованным бутонами роз… Контраст говорил сам за себя.
Аликс почувствовала себя неловко.
Она всегда гордилась своей честностью и прямотой, а сегодня лгала и изворачивалась, оказалась слишком бесхарактерной, чтобы сказать правду. Ей было стыдно вспоминать об этом. Неужели она обречена всю жизнь нести бремя принадлежности Льюису Брайдену? Находиться у него под башмаком?
Она допила чай, вымыла посуду и, сама не зная почему, спрятала зажигалку на самое дно ящика с бельем.
Чтобы вызвать у Аликс встревоженность по поводу вьетнамской трагедии, вовсе не требовалось красноречия молодого человека с сексапильной внешностью, но раньше она никогда не занимала столь откровенно выраженную позицию — ни по проблемам войны, ни по каким-либо другим политическим вопросам. Она привыкла жить, оставаясь незамеченной, — жить в тени.
Ребенком она имела четкое представление только о двух вещах: о своем обезображенном лице и о презрении отца. Причем, в ее сознании эти две вещи были тесно взаимосвязаны, от них зависело все в ее жизни. Так зачем поднимать из-за чего-то шум? Пытаться бороться с судьбой?
Даже после «Маривала», хотя внешне Аликс уже присоединилась к касте нормальных людей, душевные муки все еще не оставили ее. Она оставалась застенчивой и неловкой. Разница состояла только в том, что теперь у нее появилась смутная надежда.
Доктор Мэйнвэринг предостерегал ее от постановки перед собой нереальных, фантастических целей. «Не ждите чуда, — говорил он. — По крайней мере, сразу. Жизнь полна неприятностей и разочарований даже у самых удачливых людей».
Но в восемнадцать лет Аликс казалось, что она-то знает лучше! Разве может теперь счастье обойти ее стороной? Или популярность? Или любовь? Она их заслужила, заплатила за них восемнадцатью годами страданий! Сходя с трапа самолета, она готова была поверить, что чуть ли не все привлекательные молодые люди Америки, затаив дыхание, ждут встречи с ней, сняв шляпы и держа букеты цветов… На самом же деле ее встречала только мачеха.
— Ну разве не чудесно ты выглядишь! — искренне радовалась Дорис. Она не сказала «прекрасно» или «великолепно»… Впрочем, «чудесно» тоже прозвучало неплохо. — Твой отец не мог приехать, дорогая, — он сейчас по делам в Вашингтоне. Но я уверена, что он будет так же потрясен, как и я. Он обещал быть дома точно к обеду.
Был ли Льюис потрясен или нет, Аликс не смогла понять. Однако было похоже, что он по крайней мере удовлетворен.
— Да, намного лучше, чем было… — признал он. Но тут же его тон стал раздраженным: — Теперь ты наверняка будешь каждый вечер уходить из дома и шляться по городу, разъезжать с мальчиками в автомобилях…