— Мне не нужны деньги моего отца! — запротестовала Аликс. — Кроме того, я уверена, что он больше не хочет, чтобы они перешли ко мне.
— Условия перехода фонда в ваши руки не подлежат изменениям, — заметил мистер Хэвершем, — и ни вы, ни ваш отец здесь ничего поделать не можете.
— Но я могу раздать его, — сказала Аликс, уже прикидывая в уме, как это лучше осуществить. — Я создам свой собственный фонд. Скажем, Фонд защиты гражданских прав или Фонд помощи амнистированным…
— Не торопитесь, — посоветовал ей старый законник. — Вы можете получать с него вполне приличный годовой доход. Придет время, когда у вас появятся свои дети… — И он начал быстро говорить о материнском долге, о расходах, неизбежных, когда в семье растут дети, о том, что нельзя оставлять своих наследников без средств к существованию. Аликс выслушала его из вежливости и улыбнулась.
— У меня уже есть ребенок, — сообщила она. — И я не хочу, чтобы она росла так, как выросла я — слишком много денег и слишком мало всего остального.
Она приняла решение, и оно, как и фонд, не подлежало пересмотру. Аликс поспешила на метро, чтобы успеть вовремя покормить Саманту ужином.
Саманту — свет ее очей.
Если послушать маму Саманты, то есть Аликс, выходило, что ее дочь — самый красивый, самый удивительный, самый смышленый и самый чудесный ребенок на свете со дня сотворения мира.
— Другими словами, — неизменно заключал Эдди Мартинец, сам имеющий двоих детей, — абсолютно нормальная девочка.
— Ага, — соглашалась Аликс. — И это тоже.
Долгие месяцы беременности были наихудшим периодом ее жизни. Снова и снова Аликс терзалась мыслью, что приняла неверное решение. Что было эгоистичнее: оставить ребенка Сэма или избавиться от него? Хватит ли у нее денег, чтобы оплатить пребывание в больнице? Не родится ли малыш обезображенным, как когда-то случилось с ней? Этого она не перенесет!
За несколько недель до родов ее гарвардские друзья рьяно взялись за подготовку приданого будущему младенцу, чем растрогали Аликс до слез. Если бы все обстояло так же просто с питанием и жильем! Ей пришлось переехать из квартиры в Кеймбридже, и она выбивалась из сил, стараясь удержаться на плаву: занималась репетиторством, корректорской работой, спала по четыре часа в сутки и питалась исключительно консервированными спагетти. Рос живот, она становилась неуклюжей и неповоротливой, быстро уставала.
Может, жизнь стала бы лучше, сделай она аборт… А уж легче — это наверняка. Но Аликс казалось, что она несет ответственность перед Сэмом.
Если бы только, мучала она себя, если бы только он оказался сейчас рядом и, держа ее за руку, помог принять трудное решение! Аликс была беспросветно одинока. Случались дни, когда ей буквально выть хотелось в отчаянии, и ночи, когда от нескончаемых рыданий начинало ныть все тело. Она любила Сэма, тосковала по нему, желала его, пыталась представить, как бы все обернулось, если бы она поехала вместе с ним…
Резонанс, вызванный организованным им взрывом, постепенно стихал, бледнел перед лицом новых, более кровавых историй: в Гринвич-Вилледже трое молодых террористов из вполне приличных семей подняли на воздух дом, после чего по всей округе находили куски человеческих тел; в Калифорнии религиозный маньяк вырезал семью из пяти человек, утверждая впоследствии, что так повелели ему карты Таро; в штате Кент четверо студентов были избиты солдатами Национальной гвардии. Страна застыла в горе и отчаянии.
Так что хоть имя Сэма и оставалось на одном из первых мест в списке лиц, объявленных в розыск ФБР, из периодической печати оно исчезло.
Даже когда Аликс поступила в родильное отделение Кеймбриджской больницы, ей казалось, что он вот-вот должен объявиться рядом с ней, перенесшись откуда-то самым чудесным образом еще до рождения их ребенка.
— Имя отца? — спросила дежурная сестра.
Аликс назвала.
Женщина и глазом не моргнула: имя не вызвало у нее никаких ассоциаций.
— Могу ли я связаться с ним для вас?
Аликс поморщилась — как от анекдотичности ситуации, так и от боли, причиняемой схватками.
— Если бы! — ответила она.
Но когда новорожденная инфанта была поднесена к Аликс перед тем, как перерезать связывающую их пуповину, все ее сомнения улетучились. Были забыты и родовые муки, и сложность ее положения. Исчезли даже мысли о Сэме!
Аликс была охвачена благоговением.
Она пересчитала у малышки пальчики на ручках и ножках, полюбовалась густыми темными волосенками на головке… Это крошечное сморщенное, тихонько поскуливающее создание с красным, но чистеньким, ничем не испорченным личиком было чудом, превосходящим всякое воображение.