Может, дело было в отсутствии на ней макияжа… А может, она слишком часто подвергалась пластическим операциям. Она выглядела незнакомой и слегка не от мира сего.
Но одно Аликс было ясно с первого взгляда: она видела это выражение тысячу раз на лицах своих клиентов. Панику. Отчаяние. Ким походила на вулкан, готовый взорваться.
Аликс потащила ее в свой кабинет.
— Теперь мы одни. Я вижу, у тебя проблемы, расскажи мне о них. Тебе станет легче.
Именно это и было необходимо Ким. Потухшим голосом, в котором тем не менее слышалось недоверие к собственным словам, она поведала свою историю.
— Она умерла несколько часов назад, и пока еще я не понимаю, что чувствую. Даже не знаю, жалко ли мне, что ее уже нет.
— Ты просто пока в шоке, — заключила Аликс.
— В шоке! Шоком всего не объяснить! У меня такое ощущение, что меня оскорбили, предали! Все эти годы она командовала моей жизнью: «Сделай то, сделай это; маме лучше знать; ты должна слушаться мамочку». — Ким глубоко вздохнула. — А у нее не было на это никаких прав! Абсолютно никаких! Она бездетная, она не моя мать — взяла меня из бедной семьи, где остался мой брат… Пока я росла, я только и слышала, как многим она жертвует ради меня, как лишает она себя того или этого, чтобы ко мне пришел успех… И я — такая идиотка! — верила ей! А на самом деле я была просто игрушкой в ее руках, ее пропуском к славе, к большим деньгам! Я должна была жить той жизнью, о какой мечтала она сама. Жертвы? Это я приносила себя в жертву, Аликс, только не понимала этого! Она лишила меня моего «я»… моей семьи, моей плоти и крови. Она врала до самого конца! Даже на смертном одре, даже с сывороткой правды в крови она не могла не лгать! — Ким горько усмехнулась. — Если бы я когда-нибудь знала, кто я на самом деле… Всю свою жизнь я считала себя одним человеком, а теперь выяснилось, что я кто-то еще… Я чувствую себя использованной, духовно изнасилованной. Что ж, я рада, что она умерла!
И вдруг Ким разразилась плачем:
— Нет! Нет! Прости меня, мамочка! Прости за то, что я сказала такое! Я всю жизнь любила тебя…
Аликс ждала, пока успокоительное и кофе позволят Ким взять себя в руки.
— Я понимаю, какой ужасный удар ты получила, Ким, — утешала она подругу, — но все же у тебя есть муж, дети, сказочная жизнь… — Аликс помедлила. — Ты уже рассказала Тонио?
— Тонио! — с горечью воскликнула Ким. — Мой приз, Тонио… Нет, я ему ничего не говорила. Зачем?
«Но мне-то ты рассказала», — подумала Аликс, интуитивно чувствуя, что еще что-то должно всплыть.
— Я твой друг, — осторожно начала она, — но помни: я ведь еще и адвокат. Я могу тебе помочь, но только если ты расскажешь абсолютно все начистоту. Доверься мне, Ким. Ведь твоя судьба мне небезразлична.
— Я уж не знаю, могу ли кому-нибудь доверять, — сказала Ким, однако необходимость облегчить душу оказалась сильнее любых сомнений, и все ее душевное смятение выплеснулось наружу: жизнь в доме Тонио в качестве наложницы, его измены, психические пытки такого супружества, которое ей довелось испытать. И стоящая за всем этим угроза физических страданий.
— В президентском дворце есть комната, которую называют Черной палатой. Там проводят допросы диссидентов головорезы, состоящие на службе у правительства, — «лу-лу». Банда садистов, насколько я знаю. Тонио лично участвует в пытках.
— Ты это знаешь наверняка? — спросила Аликс.
— Я знаю местный диалект, — ответила Ким. — И слышала об этом от одного охранника.
Даже Аликс, немало наслышанная о различных проявлениях домашнего террора, была потрясена: похоже, муж Ким был настоящим психопатом.
— Ты собираешься к нему возвращаться? Бога ради, почему?
— Там мои близняшки…
— Тогда хватай их в охапку и следующим же самолетом возвращайся в Нью-Йорк! Не бери с собой даже багажа — просто уноси оттуда ноги. А когда ты будешь в безопасности, мы начнем дело о разводе.
Но Ким покачала головой: нет-нет, это невозможно.
— Если Тонио когда-нибудь узнает, что я все тебе рассказала, он убьет меня.
— Тем более надо бежать от него! — настаивала Аликс, но Ким разволновалась от одной мысли о такой перспективе.
Тонио никогда не отдаст ей детей. Он упрям, и в его руках власть. Какой смысл обращаться за помощью к закону в Нью-Йорке, когда в Сан-Мигеле воля семьи Дюменов сама была законом? Там у нее своя жизнь, положение, обязательства перед другими людьми. Она не может вот так вдруг на все это наплевать.
— Кроме того… — голос Ким упал.
Что — кроме того? Аликс хотела объяснения. Она по-прежнему любит Тонио? Это предположение, решила Аликс, наиболее вероятно и очень походило на ее собственную одержимость Сэмом.