Все ж решаясь, нежнейше помигивая, потерялся улыбкой, как девушка:
– Случай, меня посадивший, – усы, бездыханными став, опустились, – в лечебницу…
И продирал свою бороду пальцами.
– Вас посадивший…
И он оглянулся:
– Сюда…
И на дверь:
– А про это я слышал!
Про что?
– Сблизил нас.
Продирал свою бороду:
– Я – знаю вас.
Оба замерли; оба, взглянув друг на друга, друг друга не видели; и, помолчавши, профессор усами вздохнул, точно деревом ветер.
– И вы меня знаете.
Клин бороды перед ним засигал вопросительным знаком в усилиях не подавиться нервическим иком; мелькнуло в Мандро:
– О, о, —
– страшное что-то в косме, перед ним вы растающей: невероятных размеров казалась она!
Закрываясь, повесился в кресле
Профессор, увидевши это, пытался своей бородой и рукою умалчивать, с неуловимой почти укоризной вздохнув
– Вам бы надо учиться.
Мандро посмотрел на него необычно живыми, внимающими молодыми глазами.
– Наука есть истинный свет.
Тут профессор взглянул очень строго, почувствовав что – перепутался; перевоспитывать спрута не легкая, в корне взять, штука!
А рожа портьеры осклабилась складкой: сказала от четливо:
– Это – Коробкин!
Сказали за дверью хихиком старушечьим дамские, шелг ковые, кружевные «дессу»; закачался со столика страшный парик, повисающий на канделябрине, точно с изогнутого, металлически строгого рога из фона портьеры, где черная лапа царапалась: складки слагалися в наглое рыло.
– Эй, – вы!
И под рылом шарахалась дверь.
____________________
То за нею, расставивши фалды, Велес-Непещевич, Вадим Велемирович, в скважину вставился, хлопая глазиком, ползая им, как клопом, по профессору, задом из фалд на диваны небесного цвета, на Мирру Миррицкую пялясь, бросая – и брыком, и мыком
– Молчите.
– Мешаете.
– Вот…
– Посопели.
– Уселись.
Миррицкая с недоуменьем, «Жюли» же с развратной гримасой бросались носами и пальцами в дверь; и потом – друг на друга: носами и пальцами:
– Де з'энбисиль![129]
– «Дьё!»[130]
– «Де фу!»[131]
А Мертетев, схватив эксельбант, заметался меж ними двумя и Велесом, стараясь за фалду его оттащить и, пропя-тивши зад, самому приложиться: Велес его локтем пихнул бахнув пробкою:
– Это – Коробкин!
И все тут защелкали.
____________________
И нарушая молчание, – трудное дело воспитывать спру. та, – профессор Коробкин попробовал:
– Весь вопрос в том, – вами нерационально продумано, – с пыхом усами подергал, – когда…
Как сказать? Недостойно бить битого:
– Весь вопрос в том, что не «вы» или «я», без открытия – вы; я, допустим, – с открытием: гм!
И отдался в дрожавшие и волосатые руки; лицо от лица, как сквозь облако облако, белым, сквозным одуванчиком в солнечный дым перевеялось:
– Весь вопрос в том, что стоит, – и он всем существом просиял, – нас связавшее: как-с, чем-с – не важно-с!
Одною рукой – на парик, а другою (ладонью) от сердца – на сердце; себя уверял: у Мандро – тоже сердце; теплом охватило Мандро.
– Этим сказано все-с: мы, – ладонь на себя, на Мандро, – тут, – ладонь на парик, на козетку, – сидим!
И Мандро показалось: профессор сидит такой маленький и не лицом, а рукой приглашает Мандро быть свидетелем, что потолки – поднимались, а свет – нарастал:
– Чего ж более?
В комнате вспыхнули, в корне взять, лампочки, а потолки, в корне взять, подскочили: на метр.
И сигала сигара коричневая
Половинки дверей, разеваясь, как рот, с краком выломились; и как ус, разлетелась портьера.
И, —
– руки в карманы, —
– ощупывая, вероятно, битку, подбородком, вдавившимся в грудь, и безлобой, свиною щетиною – в комнату эту —
– Велес-Непещевич —
– шагнул!
И за ним, раздирая портьеры, просунулись – три головы.
Домардэн с минеральным лицом заводной, механической куклой паноптикума на Велеса задергал: болбошить багровые бреды – их стиль; из-за солнечных зайчиков пеструю оывом козетку схватил с неожиданной силою он; и махнул из сияющих светом пылей на чудовище, из лабиринтов другого какого-то мира ползущее с мыком, которое село отскоком на корточки с глупой улыбкой, готовое на что угод-до: скакать так скакать, приканканивая, или, если угодно: рвать мясо зубами!
Меж ним и Мандро бахромою мотнулась козетка упавшая.
Нет, вы представьте: сигару свою зажевав подбородком, Велес-Непещевич присел за козеткой, балбоша по ней кулаком, зажимающим, точно бинокль, – металлическую зуботычину; как из-за ложи, окидывая клоунов: «Здравствуйте, – вы!»
И сигала сигара коричневая из губы оттопыренной.
Три опустились за ним головы, показав три спинные дуги.
Непещевич откинулся:
– Да не мешайте!
– Не перебивайте!
– Не путайтесь!
Он, дипломат и чиновник особенных их поручений, насасывал дым, выжидая спокойно того вожделенного мига, когда свершится выламыванье инструментами – красного мяса – из мяса!
И три головы – отступили.
А он, положив свою голову на руку, руки локтями к козетке прижал: панорама!
Английский агент кокоакол
Мандро, захватившись за грудь, раскрыл рот – извиз-жаться: на чудище; но – он не мог; и, грозя указательным пальцем, ему, острым клином волос под профессора дернулся:
– Я заклинаю вас, – не обращайте вниманья на «этих»; они – постоянно присутствуют тут.
Скрестив руки, профессор одной бородою вильнув, не взглянув, – отвернулся, подставивши спину Велесу;
– Садитесь, – к Мандро он, – чего это вы?
Игнорировал взломщиков:
– Я никого тут не вижу-с!
Взглянув на парик; предстояло ж ему повернуть колесо рулевое: мель близилась; и пароход мог пробоину дать:
– Нас – ждут; мы – пойдем.
Но Мандро передернулся мукой:
– Не пустят меня.
– Проведу-с!
И порадовался на лицо, искаженное мукой, что есть-таки мука!