– Толичество…
– Что?
– Да калек.
– Надо прямо сказать, что избой – мировой!
Но брань сдавливалась, поднимаясь от брюха поджатого иком пустым.
– Поле упротопопили!
Кант серебряный и голубые рейтузы (корнет) и высокий худой офицер перетискивались меж шинелью из первого класса чрез третий; глядь – под сапогами лежит голова – носом, вмятым в подошву; на носе – каблук.
– Ездуневич, – задание ваше…
– Так точно!
– Собрать о бумагах: какие, где, сколько; составите списочек; обиняками – об этой Цецерке; вы служите штабу и русской общественности…
– Точно так!
– Не жандармам.
Щелк, дзан – перетиснулись через вагон: он – взорал
Смолкли.
Рассвет: под бережистой речкой, – костер; выше – травы ходили, гоня от фронтов свои дымы как полк за полком, на Москву – в безысходном позорище, а не в России, которая выплакала на юрах безысходное горе в бездомное поле.
Протез было мало
Москва, —
– желтизна, оборжавившая за военные годы предметы, —
, – в окне, как в налете; тела, вскрики, ящики; перли; корнет Ездуневич, сщемленный шинелями, перепирал локотню; погон розовый, ражая рожа, наверное, правора, дергала: в пёры и в дёры.
– Гого!
– На побывку!
Худой офицер с синевой под глазами – высматривал.
– Штабс-капитан Сослепецкий?
– Так точно!
– Из Ставки?
– Так точно!
– Позвольте представиться: я – капитан Пшевжепанский.
И он подал руку.
– Вас ждет генерал-лейтенант Булдуков.
Пшевжепанский, блестя эксельбантом и цокая шпорой, вприпрыжку бежал кенгуровой походкою; красненький, с присморком, носик, и ротик, готовый всегда смехотнуть.
Сослепецкий за ним:
– Как с поездкой Друа-Домардэна на фронт?
– До известий от Фоша задерживается.
И ротик, готовый всегда смехотнуть, но и скорбно зажаться, – зажался.
Друа-Домардэн, публицист из Парижа, секретно поехал через Хапаранду – Москву в Могилев, но телефонограммой из Ставки поставились цели: под формой свидания с деятелями Земгора продлить пребыванье в Москве Домардэна.
Не знали, какая тут партия, сам Манасевич-Мануйлов иль сам Милюков.
Вышли.
Площадь – песоха; над ней – навевная, набежная пыль; выше – тучищ растреп в дико каменном небе.
Среди солдатни, отдававшей карболкою и формалином, которым воняли вокзалы московские, – штык: лесомыка какая-то драная чмыхала носом при нем; этим самым добром расползалась Россия во всех направленьях: не менее, чем миллионов семнадцать, такой приштыковины, съеденной вошью, полезло на все, – от Москвы до… не знаю чего.
Положение фронта менялось: попёром назад.
И отряды особые, поотловив дезертиров, тащили пло-шалый, козявочныи род; новодранцы седявые, злые, едва пузыри животов колтыхали на фронт, с сипотой козлогла-ся – про грыжи, трахомы, волчанки и черные тряпочки легкого.
Прокостыляла обрублина.
Еще протез было мало; шинельный рукав вырывался, на плечи зашлепанный, а вместо глаз – стекла черные: кашлем оплевывали; видно, – прямо из газовых волн; глаз – с подъедою.
Противогазовой маской наделась болезнь.
Но предатель в Москве
Сели в автомобиль.
Капитан Пшевжепанский давал объяснения:
– Невероятный скандал: «Пети Журналь», напечатавший «Ну сомм кокю»[26] Домардэна…
– Я знаю, – его перебил Сослепецкий, – ответ на «Гефангенер»[27] в «Франкфуртэр Цайтунг»…
– Не знаете: «Популо», после уже, фельетонами брякнуло «Дело Мандро», так что случай с профессором, исчезновенье Мандро и Цецерки-Пукиерки – кухня того же предателя: так-то!
– Предатель в Париже?
– Предатель в Москве.
– Как?
– Так.
– Две информации?
– Ваша?
– От доктора Нордена: из Хапаранды.
– Моя же, – «Пермйт-Оффис»[28]: Лондон.
Коляска: неслася испуганно – немощным, мнимоумершим, пергаментно-желтым лицом старикашки; то – миродержавные мощи сановника; и – унеслась в мнимый мир, где в паническом беге неслись пешеходы и где мимоезды пролеток метались в расставленных улицах.
– Дальше?
– Заметки в «Бэ-Цет», где указано: американский шпион Дюпердри продал краденое: в Вашингтон…
– И?
– Молчание прессы, по знаку руки, – недель пять.
– ?
– Вдруг – арест Дюпердри.
– Дуэль гадостей!
Палочка городового взвилась: —
– авто, фыркнув, застопорило —
грузно митрополичья карета проехала; высунулся на мгновенье белый клобук с бородою, седейшею, преосвященного: —
– света невзвидя, матерый, испуганный лапотник, шапки не сняв на распутинца, с матерней руганью —
– бросился прочь!
Палка городового упала: авто, фыркнув, ринулось:
– Дальше?
– Допрос Дюпердри, в результате которого – вслед за Друа-Домардэном, – секретнейшее: Домардэна в Москве задержать.
____________________
Так и ломит заборами ветер, летя на Москву; улизнул в переулок, сигать по дворам; вдруг по крыше лузнул; и, как ветром надутый картуз, переулок приплющился; ветер, махнувши Плющихой, ударился – в Брянский вокзал!
И туда же авто.
Генерал Булдуков
Адъютант Сослепецкий был зол: с Александровского, чорт, вокзала – на Брянский.
– Эй, где генерал Булдуков?
– А вон там!
На путях запасных, за кордоном, в парах, переблескивал поезд-игрушка, неделями пар разводя; за зеркальными стеклами щелкала белоголовая пробка; тут пил Булдуков с Бурдуруковым, при адъютанте, с певичкой, Азалией Пах, и с артисткою, Зоею Стрюти; Велес-Непещевич с портфелем при них состоял (для особых их поручений).