Всех поразил под густою вуалью ее подбородочек: бледный, как мел; он – – с улыбкой безглазой и злой: ртом глядел, как кусая; перо, утонченно протянутое, точно удочка, дергалось.
Вылизнула из гостиной.
Молчали.
Один Сослепецкий – в переднюю: к ней!
Ну?
А?
Друа-Домардэн?
Вновь построилась корреспонденция носа со щечною впадиной, координируйся с головой: корпус – строился; задержь – окрепла; стиль позы, которою он интонировал, – точно молоссы тяжелые, молотом выбитые: три ударных: —
– дарр! —
– дарр! —
– дарр! —
– вот что есть молосс! Греки древние с ним шли: на бой.
Как прыжком леопардовым, – в дверь!
Сослепецкий, настигнув в передней, увлек в боковой коридор мадам Тителеву: серебро эксельбантов, серебряный сверк эполетов, царапанье шпор Сослепецкого, зыби материи шелковой; и – как барахтанье в шероховатых, коричнево-красных коврах, заглушающих шаг, – в той дыре, куда мороком вляпались пестрые пятна на бронзовом фоне, как шкура боа[62].
Снова вырыв из мрака: тень черной змеи; и – в переднюю снова; за ней – Сослепецкий.
– Я не отпущу вас.
И с синей мантильей в руках, точно вырванной для подаванья, но не подаваемой, отнятой, став серо-синим, – ее умолял:
– Вы – мне скажите… Вы… вы…!
Улыбочка.
– Невероятно!
Пера пируэт.
– Смею я вас уверить, – отдернул мантилью, – что мы не жандармы…
Пятно, – не лицо.
– Политическая группировка и благонадежность, которая интересует полицию, нас не касается; можете нам доверяться; инкогнито смею уверить вас честью военных, работающих с демократией на оборону страны от шантажа и от шпионажа, – инкогнито ваше и лиц, с вами связанных, я сохраню.
Легкий шепот рта: в синее ухо; вскрик, тупо давимый, под горлом.
– Да, да: это – он!
И – юрк: в дверь.
____________________
Сослепецкий вернулся в гостиную, где Домардэн им рассказывал —
– осведомлялся, меж прочим, об адресе дамочки; долго записывал: «Тй… тэлэф?… О се нон рюсс!»[63] —
– и вернулся
к Парижу
опять… Жест – интонационен, ритмичен, чуть-чуть патетичен, приподнят на чаше весов; на другой – гиря: задержь —
– о, да, —
– равновесия!
Так и казалось, – нарушится: силищи неимоверные, противоборствуя, грохнут разрывом: —
– баррах! —
– Где Друа-Домардэн?
Клочки фрака дымящегося, горло, вырванное из вспылавшей сорочки, вонь перепаленных волос: удивительное равновесие!
Джулия – слушала; а мадемуазель де-Лебрейль, – ликовала всей позою:
– Мой-то, – каков?
Только выюрк конца бороды, вверх и наискось, к двери, да талия, взаверть поставленная, – тоже к двери, – на миг, на один, будто выдали тайну Друа-Домардэна: прыжком леопардовым —
– в дверь!
С Сослепецким скрестился он взглядами.
____________________
Вышли: пан Ян провожал Сослепецкого:
– Вот для чего мы вас выписали.
– Ставка знает?
– Не все: столкновение фактов невыверенных – налицо; выверяете – вы; вы и следователь, и… свершитель, задание может стать миссией; это – от вас: не от нас с Булдуковым, который – себя отстраняет… Старик заливается, попросту, с горя, винцом… На себя одного полагайтеся.
А Сослепецкий поморщился:
– Слово я дал сохранить ей инкогнито; а – между тем среди лиц, под защиту инкогнито вставших, – фамилия, в списке, который везу; коли так, то и разоблачающие Домардэна, – разоблачены; может, с их стороны нападение есть контратака: защита себя…
– Это прежде.
– А то?
– То – потом.
Правосудие – горло орудия
– Рыррр! —
– прошли баталионы: легли миллионы!…
И новые шли миллионы: в поля; в батареях болтали уже: у Антанты солдаты – атласные франты; а мы – на бобах: в батраках.
– Да-с!
____________________
Лысастое место; с него виден издали фронт; в ложементах сидели и кашу варили: под праздник; в селе же, по-прежнему, – колокола заболтали:
– Зовет царский колокол, по всей России, – в могилу, в некрутчину: под барабан забирает…
– Там, под барабаном, коли повернешься, – убьет тебя; не довернешься, – убьет тебя; коли вернешься – не выслужишь даже ста реп.
– Служба – чирей в боку.
– Как мамашины прапоры, спервоначалу на фронт Уезжали мазурку отшпорить, скартавить приказ, – да в болота мазурские поулеглись; так-то лучше – спокойнее.
– Ты, погоди, – впереди еще служба-то: жилы порвем, а возьмем, брат, Москву!
Тихо: колокола перестали звонить.
____________________
«Рррр» —
– гремит батарея, окрестности брея: чинит правосудие черночугунное горло орудия: взорваны: —
– проволоки,
– бревна,
– брюхи
– и груди.
В бабацах гранат – горлодёры далекие; это штыками процарапались дранцы, царапаясь ранцами в проволоке, вылезая из оболока ядовитого газа; все – в масках…
Штурмуют позицию —
– там, —
– здесь, —
– как серая гусеница,
нервно вздрагивая и натягивая нервно нить, опадает с небес, полетев в небеса —
– колбаса, водородом надутая!…
Что ж это?
Вместо нее – фук дымов: грохоток…
Человек, в ней сидевший, – где он? Да за ним – миллион человеков таких; и их больше, у нас, чем колбас.
В полосах желтоватых жнивья – полоса серовато прошла из частей войсковых руконогов, безглавых, бессильно шагающих в бой по бессочью безродного поля: призыв девятьсотого года…
Народная голь!
____________________
Сжавши лайковой белой перчаткой бинокли, в бинокли глядят адъютанты, блестя эксельбантами, корреспонденты Антанты; пищит полевой телефон…
И утонченно архитектонику строя —
– дивизий,
– бригад,
– батарей,
– батальонов,
– в бой брошенных рот – рапортует откормленный корпусный скот: бой благополучен!