Некоторые изречения представляли собой ранее известные, но видоизмененные: «Свой комбинезон ближе к телу» (из жизни механизаторов), «Новый пылесос чище сосет» (отражает изменения в быту деревни, распространение электричества). Наконец, встречалось одно малопонятное: «И ты туда же со своим культиватором!»
Директор Дома удивленно покачал головой:
— Неужели так говорят?
— Говорят. И даже очень часто.
— Ну, раз говорят, тогда другое дело. Значит, это в народе бытует.
— Еще как бытует!
Директор верил, тем более, что рядом был указан источник: «Марфа Иншакова, 97 лет, Верхние Мневники».
Ссылки на жителей столь почтенного возраста Теплецов делал не без расчета. Если бы кто-то решил его проверить, то успеха бы не имел: во-первых, в преклонном возрасте люди часто забывают, что говорили раньше, а во-вторых, «источника» на этом свете могло уже и не оказаться.
Но, несмотря на глубоко продуманную стратегию, Теплецов неожиданно потерпел поражение. С ним произошел конфуз.
Однажды, прибыв в далекое село, он натолкнулся на настоящую собирательницу фольклора. Кто же мог подумать, что эта женщина в обыкновенном платке — сотрудница Академии наук?
— Привет, — войдя в избу, сказал Теплецов. — Как у вас с фольклором?
— Хорошо.
— Вот кое-что хочу записать от вас. Про механизацию, ремонт тракторов. Фамилия, имя, отчество? Сколько лет?
— О ремонте я не знаю, — сказала женщина.
— Не знаете? А надо бы знать. Ну, например: «Главная тактика в ремонте — профилактика». Мудро, а? Ну, бывайте!
К удивлению Теплецова, женщина рассердилась и, не скрывая издевки, спросила:
— Откуда вы, прелестное дитя?
Пришлось познакомиться. В результате этого знакомства окошко кассира Дома народного творчества перед Теплецовым захлопнулось.
Но открылись другие. Какие — всех сейчас назвать не могу. На некоторое время он исчез из ноля моего зрения. Говорили, что год или два Теплецов трудился в заповеднике: за ним закрепили три сосны, и он считал, сколько с них падает шишек. Потом подвизался в спортивном обществе, позже участвовал в одной научной экспедиции — обрабатывал ее дневники.
Экспедиция раскинула бивуак поблизости от большого северного города. Здесь Теплецов едва не прославился. Он нашел в земле скорлупу. Кандидат наук, которому Теплецов показал эту находку, был в восторге.
— Да знаете ли вы, что это за открытие?! Это яйцо страуса. Значит, раньше на нашем Севере жили страусы. Колоссально! Целую монографию можно написать! Диссертацию!
Но восторги охладил рабочий экспедиции из местных жителей. Он сказал:
— Извините, у меня высшего образования нет. Но кое-что прояснить могу: тут на прошлой неделе массовка была. Вот скорлупа и осталась… Вон еще бутылка лежит. Вы, может, скажете, что страусы коньяк пили?
Опушку леса огласил раскатистый смех Теплецова:
— Ха-ха-ха!
Ха-ха… Вот так и живет Туник, типичный, ярко выраженный тунеядец. Но это не вульгарный бездельник, о которых мы часто говорим и пишем. У Туника имеется трудовая книжка. Туник не примитив. Это создание более сложное.
Недавно я снова был в том городе, где впервые познакомился с ним. И посетил только что открывшийся мемориальный дом-музей писателя Льва Юрьевича.
Лев Юрьевич жил здесь всего одно лето. Причем в ту свою пору, когда не только писать, но и читать еще не умел.
Кто-то подал идею организовать музей. И вот я хожу по нему. Старые книжные шкафы заполнены энциклопедией Брокгауза и Ефрона. На них табличка: «Папа Льва Юрьевича очень любил энциклопедию. Отсюда Лев Юрьевич почерпнул свои первые знания». В углу — пианино шоколадного цвета: «Мама любила музыку. Маленький Лева часто слушал в ее исполнении произведения Баха и Гуно». Около стола деревянная лошадка, на хвосте у нее аккуратная табличка: «Любимая лошадка маленького Левы. Копия».
То есть как это «копия»? А «любимые цветные карандаши» — тоже копия?
Пока я раздумывал, в коридоре послышался смех. Ну конечно же теплецовский! Кто еще так жизнерадостно смеется!
— Здоров! — сказал он мне. — Пришел приобщиться к культурным ценностям?
— Пришел, — сказал я. — Кто только эти ценности создавал?
Теплецов постучал себя в грудь и добавил:
— Работы было — во! Целый месяц бегал по комиссионкам. То пианино, то подсвечники, то сервизы. Понимаешь, тут ничего не было. На пустом месте создали!
И он с нежностью и умилением посмотрел на деревянную лошадку. Потом вскинул руку с часами и стал прощаться: