В другом месте, но тоже глубоко под землей, находится лаборатория, в которой методами генной инженерии выращиваются жуткие чудовища. Я понимаю, что подобные слухи нельзя принимать на веру. О столице чего только не наговорят. Но с другой стороны, правда может оказаться в десятки раз отвратительней вымыслов. Ибо Вашингтон — жестокий город.
Крейлик привел меня в комнату под западным крылом Белого дома. Стены ее украшали панели из анодированной бронзы. Остальные четверо членов комитета пришли раньше нас. Троих я узнал. Известных ученых не так уж и много. Мы образуем своеобразную касту, и судьба часто сводит нас вместе, по тому или иному поводу. Узнал я Ллойда Колффа, Мортона Филдза и Эстер Миккелсен. Четвертый из присутствующих поднялся из-за стола.
— Кажется, мы еще не встречались, доктор Гарфилд. Эф. Ричард Хейман.
— Да, конечно. «Спенсер,[23] Фрейд и Марко» — ваша книга, не так ли? Помнится, с удовольствием прочитал ее.
Я пожал его руку. Кончики пальцев Хеймана были влажны от пота, как, вероятно, и ладонь, но соприкоснулись мы лишь пальцами, а не ладонями, по последней моде, заимствованной из Центральной Европы, где недоверие соседу пропитало все, даже ритуал приветствия. Знакомство наше завершилось несколькими дежурными фразами, выражающими радость в связи с этим знаменательным событием.
Вы имеете полное право упрекнуть меня в неискренности. Мне совершенно не понравилась книга Эф. Ричарда Хеймана. Она показалась мне скучной и примитивной. Я без всякого интереса просматривал его пространные статьи в научных журналах, причем всякий раз оказывалось, что многие идеи и выводы позаимствованы им у коллег. Мне не понравилась его манера пожимать руку. Не понравилось даже его имя. Как я должен был его называть? Эф. Ричард? Или просто Эф? А может, Дик? Или он предпочитал «мой дорогой Хейман»? Небольшого росточка, круглая, похожая на чугунное ядро, голова, венчик рыжих волос вокруг обширной лысины, густая окладистая рыжая борода (я нисколько не сомневался, что подбородок у него такой же круглый, как и череп), тонкогубый, акулий ротик, едва просматривающийся сквозь растительность, водянистые глаза, короче, пренеприятнейшая личность.
К другим членам комитета враждебности я не испытывал. Близких отношений ни с кем из них не поддерживал, хотя и знал, что в избранном ими роде деятельности они по праву числятся в лучших специалистах. При наших редких встречах на различных научных форумах трений между нами не возникало. Мортон Филдз, психолог из Чикагского университета, принадлежал к новой, так называемой космической школе, которую я воспринимал как разновидность нецерковного буддизма. Приверженцы этой школы пытались объяснить загадки человеческой души, полагая последнюю пребывающей в неразрывной связи со вселенной и составляющей с ней единое целое. Выглядел Филдз, как чиновник средней руки, скажем, инспектор, уверенно шагающий по ступеням служебной иерархии: атлетическая фигура, песочного цвета волосы, плотно сжатые губы, волевой подбородок, светлые глаза. Я представлял, как по рабочим дням он безотрывно сидит в обнимку с компьютером, а по выходным безжалостно гоняет мяч от лунки к лунке по полю для гольфа. Однако достаточно быстро я выяснил, что не такой уж он и педант.
В свои шестьдесят три или четыре года Ллойд Колфф был дуайеном филологов. Широкоплечий, с огромным животом, мясистым, изрезанным морщинами лицом, длинными, как у гориллы, руками.
Работал он в Колумбийском университете и слыл любимцем студентов за свои здоровые инстинкты. Он знал больше сансктритских непристойностей, чем любой человек, живший на Земле за последние тридцать веков, и не уставал цитировать их. Коньком Колффа была эротическая поэзия всех времен и народов. Говорили, что он добился руки своей будущей жены, тоже филолога, шепча ей на ухо вирши персидских поэтов, воспевающих жгучие ласки влюбленных. Для нашего комитета он был находкой. В отличие от Эф. Ричарда Хеймана, чванливая напыщенность которого, как я подозревал, скрывала лишь пустоту.
Эстер Миккелсен, биохимик из Мичиганского университета, участвовала в крупномасштабном проекте по созданию искусственной жизни. Я встречался с ней на прошлогодней конференции АААS в Сиэтле. Кроме как фамилией, она ничем не напоминала почитаемых мною скандинавских красавиц. Темноволосая, с узкой костью, хрупкая, низенького росточка, не выше пяти футов, она походила на фарфоровую статуэтку, которая может упасть и разбиться на мелкие кусочки от легкого дуновения ветерка. Едва ли Эстер весила больше ста фунтов. И в свои сорок с небольшим лет выглядела гораздо моложе. Одевалась она строго, подчеркивая свою мальчишескую фигуру, как бы говоря сластолюбцам, что в ней они не найдут ничего интересного для себя. Не знаю, что послужило тому причиной, но внезапно перед моим мысленным взором возникли лежащие в постели Ллойд Колфф и Эстер Миккелсен. Его тяжелое, заросшее волосами тело поднималось и с силой опускалось на Эстер, едва видимую в зазоре между ним и кроватью. Узкие бедра ее охватили талию Ллойда, пятки впились в его мясистую спину. Их физическое несоответствие показалось мне столь чудовищным, что я закрыл глаза и отвернулся. Когда же я вновь открыл их, Эстер и Ллойд, в тревоге уставившись на меня, по-прежнему стояли бок о бок, гора плоти рядом с хрупкой нимфой.
— Вам нехорошо? — голос Эстер звенел, как колокольчик. — Я подумала, что вы сейчас лишитесь чувств.
— Немного устал, знаете ли, — солгал я.
Не мог же я объяснять, что за образ открылся мне, чем он так меня потряс. Чтобы скрыть смущение, я повернулся к Крейлику и спросил, кого мы еще ждем. Он ответил, что Элен Макилуэйн, знаменитого антрополога,[24] которая должна прийти с минуты на минуту. И действительно, не успел он закрыть рот, как дверь скользнула в стену и божественная. Элен быстрым шагом вошла в комнату.
Кто не слышал об Элен Макилуэйн? Что еще можно о ней сказать? Апостол культурологического релятивизма, женщина-антрополог, не просто женщина, но неутомимый исследователь обрядов и культов, отмечающих у разных народов достижение юношами половой зрелости и способность девушек приносить потомство, готовая в любой момент предложить себя на роль вышеупомянутой девушки или сестры по крови. В стремлении познать все она не останавливалась ни перед чем. Забиралась в трущобы Уагудугу. чтобы отведать поджаренной на вертеле собачатины, писала монографию по способам мастурбации, лицезрела, как лишают девственности в морозных долинах Сиккима. Казалось, она всегда была с нами, совершая подвиги — один невероятнее другого, — публикуя книги, за которые в иные времена ее сожгли бы на костре, и делясь с телезрителями фактами, от которых стыла кровь и у привыкших ко всему ученых. Дорожки наши частенько пересекались, правда, не в последнее время. Ее моложавость удивила меня: я же зная, что ей, как минимум, пятьдесят.
И одевалась она… ну… экстравагантно. Пластиковый обруч обтягивал ее плечи. С него ниспадали черные нити, очень похожие на человеческие волосы. А может, это и были настоящие волосы. Они образовывали густой полог, достигающий колен, длинный, плотный, шелковистый. Волосяной тент, что несла на своих плечах Элен, навевал мысли о джунглях, ассегаях, антилопах. К нему очень бы подошли кость в носу и татуировка на щеках. Под волосами, судя по всему, другой одежды не было. И при движении сквозь колышащийся полог то и дело проглядывало обнаженное тело. Вот и мне показалось, что я увидел розовый сосок, округлую ягодицу. Но лишь на короткое мгновение, как, наверное, и задумывалось Элен, ибо все вновь скрывала волосяная тьма. Так что нам оставалось любоваться лишь ее изящными руками, лебединой шеей, гордо посаженной головой и собственными волосами Элен, темно-русыми и блестящими. Уникальность ее наряда как бы подчеркивала его абсурдность. Едва Элен переступила порог, я искоса глянул на Эстер Миккелсен. От изумления глаза ее округлились, рот приоткрылся.
23
Спенсер, Герберт (1820–1903) — английский философ и социолог, сторонних учения о всеобщей эволюции.
24
Хотя слово «антрополог» встречалось в тексте и ранее, переводчик, считает необходимым сделать здесь некоторые уточнения. Как известно, антропология — наука о происхождении и эволюции человека, образовании человеческих рас и о нормальных вариациях физического строения человека. Антропологическая ветвь в культурологии, а Элен Макилуэйн специалист именно этого профиля, изучает мифологию и фольклор разных народов, объясняя найденные сходные элементы тождественностью человеческой природы и единством первобытного мышления.