Неотвеченными остались они и в тот вечер, когда мы откушали деликатесов уходящей эры, попробовали на вкус крылышко феникса и антрекот из единорога да послушали Ворнана — он говорил больше обычного, описывая застольный этикет тридцатого века. Теперь мы радовались каждой крупице информации, которую могли выудить из него. Даже Хейман перестал скорбеть над судьбой животных, мясо коих лежало на наших тарелках.
Когда же подошло время отъезда, мы столкнулись с уже ставшей привычной ситуацией. Сидевшие в общем зале узнали, что ресторан почтил своим присутствием человек из будущего, и у дверей собралась толпа. Крейлику пришлось вызвать полицейских с дубинками-парализаторами, чтобы расчистить проход. Не менее сотни обедавших в общем зале встретили нас у дверей. Они жаждали увидеть Ворнана Девятнадцатого вблизи, прикоснуться к нему рукой. В тревоге вглядывался я в их лица. Лишь на очень немногих отражался скептис или любопытство. Большинство смотрели на него с восторгом и обожанием. Такие лица встречались все чаще. И я видел в них не просто обожание. Эти люди были готовы принять Ворнана за мессию, преклонить перед ним колени. Они знали о нем лишь то, что им говорили и показывали с экрана телевизора, однако они тянулись к нему, надеясь, что он заполнит пустоту их жизни. Что он мог предложить? Обаяние, привлекательную внешность, завораживающую улыбку, вкрадчивый голос? Да, плюс отстраненность от них, ибо его слова и дела несли печать принадлежности к иному миру. Я сам испытывал те же чувства. А моя близость с Ворнаном не позволяла мне обожествлять его. Потакание всем своим желаниям, ненасытный аппетит к сексуальным наслаждениям тому не способствовали. Трудно почитать в человеке бога, увидев, как он сметает еду со стола и совокупляется с легионами жаждущих его женщин. Но, тем не менее, я чувствовал исходящую от него силу. И под ее воздействием мое отношение к нему начало меняться. Поначалу я был скептиком, враждебным к Ворнану, на дух не принимающим его принадлежность к будущему. Теперь же помягчел, практически отказался от рефрена «если он не мошенник», который ранее сопровождал каждую мою мысль о Ворнане. И убеждали меня в его истинности не только результаты анализа крови, но само поведение Ворнана. Уже с трудом верилось, что он — шарлатан, хотя научные данные, в том числе и полученные лично мною, начисто отрицали возможность его появления в нашем времени из далекого будущего. Меня заставляли прийти к заключению, которое я полагал невероятным: я столкнулся с вариацией оруэлловской двойственности.[35] И причиной тому была исходящая от Ворнана сила. Так что я мог понять, что заставляло этих людей напирать на охрану, пытаясь дотянуться до гостя из будущего, проходящего мимо.
Возможно, чудом, но нам удалось покинуть ресторан без каких-либо инцидентов. Мороз разогнал всех по домам, лишь изредка на улице мелькал случайный прохожий. Машины доставили нас в отель. Как и в Нью-Йорке, наши номера располагались на одном этаже. Ворнан сразу же ушел к себе. Последние несколько ночей он спал с Элен Макилуэйн, но наш поход в публичный дом временно остудил его тягу к женщинам. Что, впрочем, никого из нас не удивило. Крейлик, бледный, уставший, выставил охрану у номера Ворнана и отправился писать докладную о прошедшем дне. Каждый вечер он отправлял ее в Вашингтон. Мы же собрались в одном из номеров, чтобы немного расслабиться перед сном.
Наша шестерка провела вместе достаточно времени, чтобы определиться в отношении к каждому из членов комитета. Мы по-прежнему не пришли к единому мнению относительно Ворнана, хотя разногласия наши уже не проявлялись столь резко, как раньше. Колфф, с самого начала державший Ворнана за шарлатана, остался при своем мнении, хотя и восхищался его талантом дурить людям головы. Хеймана, также настроенного против Ворнана, начали мучить сомнения. Наверное, он никогда не признался бы в этом, но все более склонялся к мысли, что Ворнан все-таки прибыл из далекого далека. Причиной тому служили некоторые фразы Ворнана относительно будущей истории. Элен Макилуэйн продолжала верить, что Ворнан тот, за кого себя выдает. Мортон Филдэ, наоборот, изменил свою точку зрения и отказал Ворнану в доверии. Я думаю, он просто завидовал сексуальной удали Ворнана и пытался отомстить, заявляя, что никакой тот не путешественник во времени.
Эстер не желала принимать ту или иную сторону до получения более полной информации. Получив же ее, она пребывала в полной уверенности, что Ворнан обогнал современного человека на несколько ступенек эволюционной лестницы, а потому, несомненно, прибыл из будущего. Я, как уже говорилось выше, так же дрейфовал в сторону Ворнана, однако вели меня эмоции, а не знание. Ибо моя наука однозначно утверждала, что путешествие в прошлое невозможно. Таким образом, наш комитет включал двух истинно уверовавших в Ворнана, двух бывших скептиков, в принципе готовых принять версию Ворнана и одного бывшего сторонника Ворнана, движущегося к его неприятию. И лишь Колфф, единственный из нас, не верил в истинность Ворнана. Так что ситуация изменялось в его пользу. Ворнан очаровывал и нас.
Нельзя не сказать, что отношения в вашем узком кругу складывались далёко не безоблачные. В одном, правда, мы соглашались: всем нам до смерти опостылел Эф. Ричард Хейман. Меня просто воротило от одного вида его рыжей бороды. Нам надоели его манера не говорить, но изрекать, его помпезность, его привычка воспринимать нас как не слишком умных выпускников далеко не самого престижного университета. И Мортон Филдз изрядно подпортил собственную репутацию. Под внешностью аскета скрывался обыкновенный распутник, но очень уж неудачливый, а вот последнее я находил отвратительным. Он возжелал Элен, но был отвергнут. Возжелал Эстер, но получил от ворот поворот. Элен, кстати, считала нимфоманию атрибутом своей профессии, ибо придерживалась мнения, что антрополог-женщина просто обязана досконально изучать различные типы людей. А потому ее отказ отдаться Филдзу более всего походил на публичную пощечину. Уже в первую неделю нашего путешествия с Ворнаном Элен успела хотя бы по разу переспать со всеми, за исключением Сэнди Крейлика, который относился к ней с таким пиететом, что и подумать не мог о чем-то плотском, и бедолаги Филдза. Короче, не стоило удивляться, что он буквально кипел от злобы. Полагаю, в прошлом, задолго до появления Ворнана, они не сошлись взглядами по какой-то научной проблеме, и теперь Элен выбрала такой, пусть и грубоватый, способ мщения. Тогда Филдз переключился на Эстер. Но наш ангел беспечно отмела его притязания, словно и не заметив, чего от нее хотят. (Пусть Эстер и принимала душ с Ворнаном, все мы пребывали в полной уверенности, что отношения их были лишены какой-либо чувственности. Даже мужское обаяние Ворнана не могло пробить броню добродетели, в которую она заковала себя.)
То есть Филдз сталкивался с теми же проблемами, что возникали перед запрыщавившим юношей, и, как вы можете себе представить, они, пусть и по-разному, проявлялись в ходе дискуссий по любому вопросу. Раздражение свое он маскировал нескончаемым многословием, за которым скрывались его гнев, злость, неудовлетворенность. Все это не нравилось Ллойду Колффу, но наш добродушный Фальстаф разве что жалел Филдза и, когда тот особенно расходился, пытался снять напряжение какой-нибудь скабрезной шуткой, от которой Филдз лез на стену. С Колффом у меня ни в чем не возникало разногласий. Из вечера в вечер он оставался душой компании и, если б не он, мы бы, возможно, не смогли выполнить порученного нам дела. Радовало меня и присутствие Элен Макилуэйн, причем не только в постели. Пусть и зацикленная на культурном релятивизме, она много знала, много умела, а еще больше могла рассказать. Если же мы слишком горячились, обсуждая какой-либо процедурный вопрос, она умела мгновенно снять напряжение байкой об ампутации клитора в племенах Северной Африки или о ритуальных татуировках в Новой Гвинее. В отношении же Эстер непостижимой, Эстер недоступной, Эстер таинственной, я не могу дать точный ответ, нравилась ли она мне или нет, но ее присутствие не вызывало у меня отрицательных эмоций. Конечно, меня мучила совесть из-за того, что я, спасибо современным техническим достижениям, видел ее голой, ибо таинственность должна быть полной, а тут вроде бы мы пробили брешь в стене, которой с/на отгородилась от всего мира. Она представлялась мне эталоном целомудрия, эта Диана биохимии, навечно оставшаяся шестнадцатилетней. В наших постоянных дебатах о путях и методах общения с Ворнаном Эстер участвовала редко, но говорила всегда по делу, руководствуясь только здравым смыслом.
35
Автор имеет в виду роман Дж. Оруэлла «1984», в котором соединяются взаимоисключающие понятия: мир — война, любовь — ненависть.