Мне была невыносима сама мысль о том, что я отлучен от собственного прошлого. Я страстно жаждал таскать его повсюду, как бурдюк у себя на спине, и прикладываться к нему, когда меня одолевала бы жажда в засушливой пустыне.
«Вот и оседлай ветры времени», — так посоветовал мне Сэм, гуру.
Я прислушался к его совету. Вот почему я и занялся этим бизнесом — путешествиями во времени.
Теперь я уже много раз побывал за чертой. Я встречался с теми, кто тысячу лет вел дело к моему появлению. Прошлое мое отягощает мой позвоночник, как тяжеленная ноша.
Пульхерия!
Прапра… много раз прабабка!
Если бы мы так никогда и не встретились…
Если бы меня не занесло в эту лавку, где продавались сладости и пряности…
Если б только для меня ничего не значили темные глаза, оливковая кожа и высокая грудь!
Пульхерия… Любовь моя. Моя сластолюбивая прародительница. Ты кошмарами изводишь меня в сновидениях. Ты звучишь для меня, как песня, из глубин прошлого.
2
Он был действительно черным, как сажа. Пять или шесть поколений в его роду серьезно поусердствовали в этом направлении после начала Афро-Ренессанса. Руководилась семья стремлением очистить свои хромосомы от генов ненавистных рабовладельцев, которыми наследственность Сэма в течение нескольких столетий была буквально засорена. У белых хозяев было предостаточно времени предаваться порокам со своими рабынями, начиная с семнадцатого века. И лишь с 1960 года сородичи Сэма начали исправлять урон, нанесенный им белыми дьяволами, вступая в брак только с теми, у кого были черная, как смоль, кожа и курчавая шевелюра.
Судя по семейным портретам, которые показывал мне Сэм, начало этому процессу положила его прапрабабка, кофейного цвета мулатка, которая вышла замуж за черного, как туз пик, студента то ли из Замбии, то ли из какой другой выраставшей тогда, как грибы после дождя, небольшой опереточной, недолго просуществовавшей страны. А ее старший сын выбрал себе в жены принцессу из Нубии, дочь же от их брака вышла замуж за черного, как ночь щеголя, из штата Миссисипи, который, в свою очередь…
— Так вот, моя бабушка выглядела в результате всего этого уже весьма пристойно коричневой, — рассказывал Сэм, но и черты еще выдавали недостаточную чистоту крови черной расы. Нам удалось в три захода значительно затемнить свой цвет кожи, но мы все равно еще не могли сходить за чистокровок. А когда родился мой отец, тогда и вовсе выступили наружу гены белой расы, которыми так отягощена была наша наследственность, несмотря на все наши потуги. У него была светлая кожа, высокая переносица и тонкие губы — чудовище какое-то, да и только. Гены сыграли злую шутку с простодушной семьей перемещенных на другой материк африканцев. Поэтому папаша мой вынужден был обратиться в генетическое ателье, где из его хромосом и были наконец начисто удалены все гены белой расы, причем то, чего не удалось добиться предкам за восемь десятилетий, было сделано всего за каких-то четыре часа. И вот результат — вот он, я, черный и красивый.
Сэму было лет тридцать пять. Мне же — двадцать четыре. Весной 2029 года мы жили с ним в одной квартире в Нью-Орлеане. На самом-то деле, квартира эта принадлежала Сэму, но он пригласил меня разделить его кров, когда выяснил, что мне негде остановиться. Он тогда временно работал служителем во Дворце Грез.
Я познакомился с ним, едва выйдя из подземки, которая привезла меня сюда из Нью-Йорка, где мне полагалось служить третьим помощником судебного исполнителя при судье Маттачайне в суде округа Манхеттен выше среднего ранга. Ума моя работа не требовала. Судебным исполнителям не положено иметь мозгов — это могло бы вызвать умственное расстройство у компьютеров. Терпения моего хватило всего лишь на восемь дней службы, после чего я прыгнул в первый попавшийся вагон подземки, направлявшийся на юг, прихватив с собою все свои манатки, состоявшие тогда из зубной щетки, аппарата для удаления угрей с лица, персонального ключа, дававшего доступ к информационным терминалам, магнитного напальчника, удостоверявшего мой счет в банке, двух смен одежды и талисмана — византийской золотой монеты времен правления императора Алексея Первого. Добравшись до Нового Орлеана, я вышел на платформу подземки и долго странствовал по подземным галереям, пока ноги сами не вынесли меня ко Дворцу Грез на Нижней Бурбон-стрит, на Третьем Уровне.
Должен признаться, что привлекли меня туда две резвые девчонки, которые плавали в прозрачном резервуаре, наполненном, как мне показалось и как оно оказалось в действительности, чистейшим коньяком. Они были направлявшими векторами Дворца Грез, в атомную эпоху они назывались бы просто зазывалами. Снабженные масками с жабрами, они выставляли напоказ прохожим свою прелестную наготу, обещая, но никогда не доставляя безумные наслаждения.
Я завороженно смотрел на то, как плещутся они в коричневой жидкости, описывая медленные круги. Каждая держалась за левую грудь своей напарницы, то и дело их бедра соприкасались друг с другом, ноги переплетались. Они призывно улыбались, и в конце концов, я прошел внутрь.
Навстречу мне с приветствиями вышел Сэм. Он мне показался трехметровым гигантом, на нем была только жокейская шапочка, а все тело лоснилось от обильного количества крема. Судье Маттачайну он наверняка бы очень понравился.
— Добрый вечер, бледнолицый, — произнес Сэм, — не угодно ли приобрести мечту?
— А чем вы, собственно, торгуете?
— Садо, мазо, гомо, лесбо, внутри, внешне, сверху, снизу и всеми прочими вариантами и извращениями. — Он показал на прейскурант. — Выбирайте и прикладывайте там свой большой палец.
— А можно сперва только попробовать?
Он поглядел на меня в упор.
— А как это тут оказался такой благовоспитанный еврейский мальчик, что ему делать в таком месте, как это?
— Забавно. Последнее я как раз хотел спросить у вас.
— Я тут прячусь от гестапо, — сказал Сэм. — Сделав черным свое лицо для маскировки.
— Ну, я-то на самом деле принадлежу к Обновленной Епископической Церкви.
— А я — к Первой Церкви Христа-Вуду. Спеть вам негритянский гимн?
— Пощадите меня, — взмолился я. — Не могли бы вы лучше познакомить меня с девушками из резервуара?
— Мы здесь не торгуем плотью, бледнолицый, только грезами.
— А я не собираюсь покупать плоть, я только хотел бы одолжить ее на непродолжительное время.
— Та, что с большой грудью, — это Бетси. А с красивым задом — Элен. Если такие девушки оказываются девственницами, их цена очень высока. Вместо этого лучше попробуйте хорошее сновидение. Взгляните-ка на эти прелестные маски. Вы уверены в том, что вам не хочется одеть одну из них?
— Абсолютно уверен.
— А откуда у вас такой нью-йоркский акцент?
— Я поднабрался его в Вермонте во время летних каникул, — объяснил я.
— А откуда у вас такая лоснящаяся черная кожа?
— Мне ее прикупил папаша в геноателье. Как тебя зовут?
— Джад Эллиот. А тебя?
— Сэмбо Сэмбо.
— Неважнецкая тавтология. Не возражаешь, если буду называть тебя просто Сэмом?
— Не ты первый. Ты теперь живешь в Новом Орлеане?
— Я только-только из подземки. Еще даже не искал, где бы остановиться.
— У меня работа кончается ровно в четыре. Так же, как и у Элен с Бетси. Давай махнем все вместе ко мне домой, а? — предложил Сэм.
3
Гораздо позже я обнаружил, что Сэм работает еще и в Службе Времени. Для меня это стало подлинным открытием, потому что мне всегда казалось, что работники Службы Времени — люди консервативного склада ума, прямолинейные, безнадежно целомудренные, люди с квадратными челюстями и аккуратненько подстриженные — ну этакие бойскауты-переростки. А мой черный гуру никоим образом таковым не был и не хотел быть.