— Тогда ничего не делай без согласия Джека. — Я похоже, вошел в роль дяди. — Это же просто. Держи себя в руках.
— А если я не смогу, Лео? Когда я была с ним в комнате… он смотрел на меня таким голодным взглядом…
— Так он смотрит на всех красивых женщин. Но ты же знаешь, как сказать нет, не так ли, Ширли?
— Не уверена, что я этого захочу. Я пожал плечами.
— Хочешь, чтобы я позвонил Крейлику и мы уехали?
— Нет!
— Тогда тебе самой придется сторожить собственное целомудрие. Ты уже взрослая, Ширли. И не ляжешь в постель к гостю вашего дома, если сочтешь, что делать этого не следует. Раньше у тебя с этим проблем не было.
От моих последних слов Ширли аж вздрогнула. Покраснела до корней волос. Уставилась на меня, словно у нее резко ухудшилось зрение и она не могла разглядеть моего лица. Я же сердился на себя. Одной фразой втоптать в грязь десять лет нашей дружбы. Но напряжение спало. Ширли глубоко вздохнула и продолжила уже ровным, спокойным голосом.
— Ты прав, Лео. Это не проблема.
Вечер прошел на удивление тихо. Ширли приготовила бесподобный обед, и Ворнан не скупился на похвалы, отметив, что впервые он обедает у кого-то в гостях. Уже в сумерках мы вышли прогуляться. Джек шел рядом с Ворнаном, я — с Ширли, вплотную за ними. Джек показал нам сумчатую крысу, выскочившую из одной норы и помчавшуюся к другой. Мы увидели американских зайцев, ящериц. Дикие животные, живущие на свободе более всего поражали Ворнана. Потом вернулись в дом, как давние друзья расположились в гостиной, .поболтали о пустяках. Ворнан вполне освоился: И мне уже казалось, что волновался я напрасно.
И несколько последующих дней прошли спокойно. Мы спали допоздна, гуляли по залитой солнцем пустыне, ели, болтали, смотрели на звезды. Ворнан держался немного замкнуто, но больше, чем обычно, говорил о своем времени. Указывая на звезды, он пытался найти созвездия, которые знал, но не смог отыскать даже Большую Медведицу. Упоминал о табу, связанных с употреблением пищи, подчеркивая, что в аналогичной ситуации в 2999 году он бы не решился сесть за стол с хозяевами. С удовольствием предавался он воспоминаниям о тех десяти месяцах, что провел с нами, напоминая путешественника, приближающегося к концу пути, а потому оглядывающегося назад, дабы восстановить в памяти выпавшие на его долю удовольствия.
В присутствии Ворнана мы не включали телевизор. Я не хотел, чтобы он знал о бунтах, прокатившихся по Южной Америке, когда стало известно, что приезд Ворнана откладывается. Не было у меня желания лицезреть и охватившую мир истерию, ибо все бросились искать пришельца из будущего, знающего ответы на все загадки вселенной. В одном из интервью Ворнан прямо заявил об этом, но утверждение это до сих пор ни в коей мере не соответствовало действительности, ибо Ворнан поставил куда больше вопросов, не дав, пожалуй, ни единого ответа. Так что имело смысл держать его в изоляции, не допуская до рычагов власти, которые сами просились ему в руки.
На четвертое утро я проснулся, когда солнце уже высоко поднялось. Ворнан загорал на солярии. Голый, он растянулся на шезлонге. Я постучал в окно. Он поднял голову, увидел меня, улыбнулся. А когда я вышел на солярий, поднялся мне навстречу. Казалось, тело его покрыто таким-то пластиком. Однотонная, без единого волоска кожа, мышцы не бугрились, но и не были дряблыми, как у старика, внушительных размеров фаллос.
— Как здесь хорошо, Лео. Раздевайтесь. Позагораем вместе.
Честно говоря, такого я не ожидал. Я не рассказывал Ворнану о том, что в прошлые мои визиты мы предпочитали обходиться без одежды. А в этот раз все приличия соблюдались неукоснительно. Но, разумеется, Ворнан не видел в наготе ничего предосудительного. Он сделал первый ход, а Ширли тут же поддержала его. Она выпорхнула из дома, увидела, что Ворнан голый, а я — в пижаме, улыбнулась.
— Вот и правильно. Я еще вчера собиралась предложить тоже самое. Здесь мы не стесняемся своих тел. — А чтобы слова не расходились с делом, она скинула с себя легкое платье и улеглась на деревянный настил.
Ворнан с любопытством наблюдал за раздевающейся Ширли. Но ее пышные формы, похоже, вызвали у него разве что теоретический интерес. За эти месяцы Ворнан изменился. Теперь он не набрасывался на каждую оказавшуюся поблизости женщину. А вот Ширли, и это чувствовалось, было не по себе. Лицо, залитое краской, преувеличенно небрежные движения, короткий взгляд, брошенный на чресла Ворнана. И соски, внезапно набухшие от желания, выдавали ее. Она это поняла и перекатилась на живот. Когда я, Ширли и Джек загорали втроем, ни у кого не возникало сексуальных желаний. Сейчас же ее эрогенные зоны ясно показывали, какие чувства испытывала она, раздеваясь перед обнаженным Ворнаном.
Джек появился последним. То, что он увидел, несколько его озадачило. Ширли загорала спиной, Ворнан дремал лицом к солнцу. Я, в пижаме, мерял солярий шагами.
— Прекрасный день, — чересчур весело воскликнул он. Вышел он в шортах и вроде бы не собирался их снимать. — Ты покормишь меня завтраком, Ширли?
Ни Ширли, ни Ворнан не оделись в то утро. Ширли пыталась добиться той степени неформальности, что отличала мои прошлые визиты. Ее смущение столь заметное поначалу, исчезло. Что меня удивило, так это полное безразличие Ворнана к ее телу. Я это осознал гораздо раньше самой Ширли. Напрасно она старалась привлечь к себе его внимание, выпячивая грудь или поводя бедром. Он ничего не замечал. В этом, наверное, не было ничего удивительного: он прибыл из тридцатого века, где одежда не считалась необходимостью и голое тело не вызывало удивления. Поражало другое: раньше Ворнан охотился за женщинами, а потому я никак не мог понять, почему он никак не реагирует на красоту Ширли.
Разделся и я. Почему нет? Во-первых, одежда сковывала, во-вторых, таковы были традиции этого дома. Но до конца расслабиться так и не смог. Я уже столько раз загорал вместе с Ширли и никогда ранее вид ее обнаженного тела не вызывал у меня плотоядных мыслей. Теперь же от прилива желания у меня то и дело темнело в глазах.
И Джек вел себя более чем странно. Вроде бы нагота была естественной для него, а тут мы все разделись, а он еще полтора дня ходил в шортах. Ширли даже спросила его, почему он не раздевается. Джек как раз работал в саду под палящим солнцем, и шорты его промокли от пота.
— Не знаю, — последовал невнятный ответ. — Они мне не мешают.
И не снял шорты. Поднял голову и Ворнан.
— Надеюсь, не я тому причина?
Джек рассмеялся, расстегнул пуговицу, потом молнию и снял-таки шорты, предварительно повернувшись к нам спиной. Потом он обходился без них, но чувствовалось, что ему это не нравится.
Ворнан буквально пленил Джека. Они долго беседовали. Ворнан слушал внимательно, изредка бросая редкую фразу, Джек — говорил и говорил. Я не прислушивался. Они затрагивали политику, преобразование энергии, многое, многое другое. Всякий раз разговор быстро трансформировался в монолог. Опять же, я не мог понять, с чего Ворнан так терпеливо слушает Джека, но, с другой стороны, чем еще он мог заняться? Я же просто лежал на солнце и отдыхал. Наверно, только в Аризоне я понял, как устал. Этот год вымотал меня донельзя. А потому я дремал. Загорал. Пил холодное пиво. И погубил своих лучших друзей, ибо, потеряв бдительность, не смог вмешаться в ход событий и предотвратить беду.
Я, конечно, чувствовал поднимающуюся в Ширли неудовлетворенность. Она ощущала себя отвергнутой, и даже я мог понять, почему. Она хотела Ворнана, а Ворнан, переспавший с десятками женщин, не выказывал к ней никаких чувств, за исключением уважения. Он вел себя в полном соответствии с самыми строгими канонами буржуазной морали и не давал Ширли затянуть себя в ее игры. Словно кто-то сказал ему, что нельзя соблазнять жену хозяина дома. Раньше Ворнан не обращал внимания на приличия. Более того, делал все возможное, чтобы нарушить их, показывая, что законы двадцатого века писаны не для него. Он мог уложить женщину в свою постель только из озорства, как в случае с Эстер. Теперь ему, похоже, нравилось идти вопреки желаниям очаровательной Ширли, при всей ее наготе и доступности. Ворнан в своем дьявольском амплуа, подумал я, нет для него большего удовольствия, чем щелкнуть ближнего по носу.
Ширли от отчаяния не находила себе места. И меня, невольного свидетеля, оскорбляла неуклюжесть ее попыток соблазнить Ворнана. Она перегибалась через Ворнана, прижималась к его спине упругой грудью, чтобы взять банку пива. Одаривала приглашающими взглядами. Загорала, принимая неприличные позы, которых ранее всегда избегала. Ничего не помогало. Возможно, она могла бы получить желаемое, забравшись ночью в кровать Ворнана, но гордость не позволяла ей зайти так далеко. А потому Ширли становилась все более грубой и раздражительной. Вновь вернулась ее манера пронзительно смеяться, по поводу и без него. В ее репликах, брошенных Джеку, мне, Ворнану, слышалась плохо скрываемая враждебность. Все валилось у нее из рук. Меня это угнетало, я пребывал в точно таком же положении, что и она не несколько дней, но десять лет. И смог устоять, не возжелал жену моего друга. Ворнану она предлагала себя, мне — нет. Но такой она мне не нравилась, и я нисколько не радовался ее горю.