– Ну, во-первых, если сравнить, скольким за две тысячи лет он принёс утешение, скольким был единственной опорой и надеждой, то я думаю, всё зло, совершённое от его имени, не сравнится и с пылинкой с его сандалий… – сказал Маськин. Но дело не в этом. Мы не христиане и ни за что такое не агитируем. Мы вообще не любим делить всех по принадлежности к -измам и – янствам.
– Инь-ствам и янь-ствам, – поправил Плюшевый Медведь на китайский манер, чтобы Красной Собака стало понятнее.
– Это вы-то не христиане? – засмеялась Красная Собака. – Вы себя послушайте… Вы думаете, что если сказали слово «добро», то и дело сделано. А словом не накормишь… Народу рис подавай! Народу говядину подавай! Народ голодный! Добром сыт не будешь! Я так считаю, самое главное на свете – это труд и порядок.
– Как стандартно вы мыслите: труд и порядок – и всё, – сказал Маськин.
– А у нас все так мыслят, – гордо заявила Красная Собака.
– Зачем вам столько стандартно мыслящих людей? – встрял в беседу из-под стола Правый Маськин тапок. У него при падении Маськина в новогоднюю ночь немножко оторвалась подошва спереди и как бы тоже просила каши, поэтому Правый Маськин тапок стал проявлять особый интерес к подобным вопросам.
– А нам без стандартно мыслящих никак нельзя. Представьте себе, что будет, если у нас каждый станет мыслить оригинально? Больше миллиарда оригинальных мыслителей? – пуще прежнего развеселилась Красная Собака, заглядывая к Маськиным тапкам под стол. – Только стандартно мыслящие люди могут идти в одном направлении! Иначе – хаос…
– В том-то и дело! А вдруг это направление неверное? – подхватил Левый Маськин тапок, которому Красная Собака, несмотря на красный цвет, совсем не нравилась, потому что ходила босиком и, по всей очевидности, недолюбливала ни правую, ни левую обувь. – В том-то и дело, что если все мыслят стандартно, то тогда ошибки и глупости, нестрашные на уровне одного человека, в стандартно мыслящей толпе превращаются в глупость катастрофического размаха!
– А, чем вы, собственно, кичитесь? – нахмурилась Красная Собака. – Вы думаете, вы очень оригинальны со своими проповедями добра?
– А мы не стремимся к оригинальности, – грубо отрезал Правый Маськин тапок. – Мы вообще ни к чему не стремимся.
– А вот и неправда. Зачем тогда ваш Плюшевый Медведь китайский учит? Ясное дело, проповедовать… Тоже мне, медведь-проповедник!
Тут Гипнотизёр внезапно встрепенулся и сказал:
– Так вот, этот медведь в зоопарке меня съел… понимаете…
– Как?! – в недоумении в один голос воскликнули все собравшиеся на кухне.
Но ответа не последовало, потому что Гипнотизёр опять удалился в свои астральные миры и оставил своё парадоксальное заявление без объяснений.
– Вот и я говорю, – воспользовался замешательством Левый Маськин тапок и подёргал Красную Собаку за босую лапу, – вы там смотрите, сами себя не съешьте! А то как один начнёт, так за ним все стандартненько и последуют!
– Ну что ж, такие перегибы у нас случались… Кто же спорит? – засмущалась Красная Собака. – Ладно, скажу тебе по совести, Маськин. Ты, в общем, нам, китайцам, нравишься. Ты хозяйственный и работящий, а главное – твой Плюшевый Медведь ксенолюб… Все бы так.
– Вовсе он у меня никакой не сенолюб, он сено не любит, – засмущался Маськин, хотя ему стало приятно. Маськин подумал, что вот было бы хорошо, если бы Плюшевый Медведь, и правда, полюбил сено… А то у него уже кастрюля устала всё время манную кашу варить.
Маськин сбегал и принёс Плюшевому Медведю сена, но тот пожевал и отказался.
– То есть я хотел сказать, что это я его съел… – опять встрял спящий Гипнотизёр.
– Кого? – дружно спросили все.
– Медведя, разумеется… – прошамкал Гипнотизёр и уснул уже окончательно.
С тех пор Гипнотизёра прозвали Федя, а точнее – Федя, Который Съел Медведя. Дело в том, что Гипнотизёр перед тем, как впал в спячку, забыл представиться, и теперь стал Гипнотизёром Федей.
Плюшевый Медведь же начал его побаиваться и разговоров про усосанность лап, да и вообще никаких разговоров с ним больше не заводил.
А Красная Собака уехала в Китай и скоро прислала Плюшевому Медведю в подарок специальные палочки для сена.
Глава 22
Маськин и Скептический Ёжик
После того как все праздники проходят, у зимы наступает самая скучная и вялотекущая пора. В это время даже забываешь, как радовался первому снегу и подаркам под ёлкой, и всё чаще и чаще возникает вопрос: «Ну когда же весна?»
Вот такую хмурую неблагодарность мы проявляем по отношению к старушке зиме. Взяв у неё всё, что может радовать и восхищать, мы устаём от её длинных нескончаемых сумерек, снегов-метелей, её рваных белых одежд, её холодных серых небес…
В такое время лучше всего сидеть дома у ярко горящего камина и скрашивать тягучие часы хорошей, умной беседой с добрым другом.
Ну а друзья, как водится, не преминут появиться на пороге, едва в камине затрещат поленья и в доме запахнет чарующим дымком – вкусным и уютным, как горячая чашка дымящегося какао или душистый банный веник.
Скептический Ёжик был давнишним другом Плюшевого Медведя, и хотя он проживал на другом конце света, никогда связь со старым приятелем не прерывал и даже навещал Маськин дом, невзирая на неудобства длительного путешествия.
Это был тот самый Резиновый Ёжик, которому Плюшевый Медведь в своё время посылал по почте один конец Маськиной всемирной макаронины, а тот прислал его обратно.
С тех пор Резиновый Ёжик стал настолько скептически настроенным буквально ко всему, что даже переименовался в Скептического Ёжика.
Как вы, возможно, догадались, он был учёным, то есть всю свою жизнь уча, учился учить других. Для тех, кто любит подробности, сообщу, что Скептический Ёжик изучал роль зайцев в средневековом зайцеведении и прослыл в этой области большим специалистом. А именно: он открыл, что в том месте, где в бестиариях (таких книжках про бестий) упоминается белка, имеется в виду заяц, который по совместительству ещё и ёжик.
Он глубокомысленно корпел над письменами и рисунками полуграмотных немытых монахов, пытавшихся внушить средневековую дичь и вовсе неграмотным и диким народам. Но теперь наука всё причесала аккуратненько, и каждую сопельку, засохшую на пожухлой поверхности манускрипта, запротоколировала и внесла в каталог под своим номером. Вот эти сопельки Ёжик досконально описывал и вносил в свою подробнейшую монографию.
Если бы он потратил свою жизнь на поиск философского камня или вечного двигателя, то было бы ясно, зачем распылялось столько усилий. Ведь философский камень является вечным двигателем ищущих душ, а вечный двигатель – окаменелой загадкой скрипучей механики. Но он был предан своим средневековым зайце-ёжикам, углублялся в первоисточники, чихал над манускриптами и разговаривал по латыни даже с водопроводчиком, если тот приходил проведать текущий кран убеждённого отшельника.
В молодости он отверг всех ежих как недостаточно пушистых, а теперь, возможно, и рад был бы жениться, но сам стал настолько ершист и колюч, что ни одна порядочная ежиха уже не подступалась.
Когда-то он был наивен и писал стихи, и тогда его звали Ёжик-Поэт, но с годами поэзия выветрилась и остался один лишь только скепсис и непреодолимые комплексы.
Мы все имеем по какой-нибудь червоточинке, которая мешает нам жить счастливо и полноценно. Иногда этот недостаток нам хорошо известен, иной раз мы даже его любим и нежим, считая достоинством, но бывает, что нас мучают и не известные нам комплексы, которые изъедают нашу душу исподтишка, как бы между прочим, и лишь потом, внезапно, разверзается пред нами глубоченная яма, и мы падаем в неё, так сами и не поняв, отчего…