– Я пытаюсь подвести под анархизм научную основу и аргументированно показать его необходимость. Мне анархизм представляется естественной философией нормального человеческого общества. Я основываю анархическое общество на едином для всех законе – законе солидарности и взаимной помощи и поддержки. Я стремлюсь доказать, что перенос теории Дарвина на человеческое общество вздорен и абсурден, ибо дарвинское положение о борьбе за существование следует понимать как борьбу между видами и взаимопомощь внутри видов, а человечество, слава богу, невзирая на расовые различия принадлежит к одному биологическому виду, не так ли?
Маськин принадлежал к биологическому виду маськиных и поэтому промолчал… Хотя с князем был совершенно согласен.
– Взаимная помощь и солидарность – двигатели прогресса, – продолжал учёный. – Мной была исследована взаимопомощь среди племён бушменов и эскимосов, я выявлял её роль в создании таких форм человеческого общежития, как род и община; в период Средневековья – цеха, гильдии, вольные города; в Новое время – страховые общества, кооперативы, объединения людей по интересам (научные, спортивные и другие общества). В Германии существовала школа писателей, которая смешивала государство с обществом, которая не могла представить себе общества без государственного подавления личной и местной свободы. Отсюда и возникает обычное обвинение анархистов в том, что они хотят разрушить общество и государство и проповедуют возвращение к вечной войне каждого со всеми. Но государство – лишь одна из форм, которые принимало общество в течение своей истории.[32]
– Я совершенно с вами согласен, Пётр Алексеевич, – заявил Правый Маськин тапок, которого тоже напоили чаем, и он пришёл в своё наиблагодушнейшее состояние, – совершенно недопустимо отождествлять правительство и государство, ведь последнее включает в себя не только существование власти над определённой частью общества, но и сосредоточение управления, общественной жизни в одном центре. Наличие государства, помимо всего прочего, предполагает возникновение новых отношений как между различными группами населениями, так и между отдельными членами общества.
– Да, да, – подхватил князь Кропоткин, – я смотрю на историю, как на две параллельные враждебные традиции: римская и народная, императорская и федералистская, традиция власти и традиция свободы, – и когда возникает вопрос о выборе, мы пристаём к тому течению, которое ещё в XII веке привело людей к организации, основанной на свободном соглашении, на свободном почине личности, на вольной федерации тех, кто нуждается в ней. Пусть другие пытаются держаться за традиции канонического императорского Рима, которые до сих пор лежат в основе любого современного государства. В обоснование этого я могу заявить, что в XII—XVI веках Европа была покрыта множеством богатых городов, их ремесленники, учёные, зодчие производили чудеса искусства, открывали многое в различных областях знаний, их университеты закладывали основу науки, караваны, пересекая океаны, не только пополняли казну, но и возлагали новые знания на алтарь географии. Современное же искусство, по моему мнению, превосходит средневековое только в скорости, в динамике своего развития, а отнюдь не в качестве.
– С этим нельзя не согласиться! – присоединился к беседе Маськин Левый тапок. – Самый простой пример – строительство. Раньше строили на века, а теперь, несмотря на новые технологии, материалы, всё рушится спустя считанные годы, так вот всё небезопасно и недолговечно. (Дело в том, что на днях от стены Маськиного дома отвалился кусочек штукатурки и угодил Левому Маськиному тапку прямо в нос. Так что он знал не понаслышке, о чём говорил.)
Князя не заинтересовали вопросы строительства, и он, растерянно кивнув Левому Маськиному тапку, продолжал:
– Я придаю особое значение единичной человеческой личности. Только учитывая интересы каждого отдельного человека и давая ему свободу самовыражения, сообщество людей может прийти к процветанию.
– Боже мой, как это верно… но не делает ли меня законченным анархистом тот факт, что я с вами соглашаюсь?! – заволновался Маськин, которому совсем не улыбалось прослыть анархистом, ему достаточно было того, что он окончательно прослыл Маськиным, со всеми вытекающими отсюда последствиями…
– Не обязательно! Вовсе не обязательно! Ведь если вы соглашаетесь со сказанным в Библии и не убиваете соседей, это ещё не делает вас христианином… – успокоил Маськина князь. – Народные массы, хотя и грубы, как гробы, всегда склонны к некоторой взаимопомощи, в рамках одной формации постоянно создаются, воспроизводятся и поддерживаются горизонтальные связи и соответствующие учреждения, основанные на координации и на согласовании интересов: род, обычное право, средневековый город, гильдия. История не представляет собой непрерывной линии развития, скорее неизбежную цикличность. Египет, Азия, берега Средиземноморья, Центральная Европа поочерёдно перебывали ареной исторического развития, и каждый раз по одному и тому же сценарию. Всё начиналось с первобытного племени, затем перерастало в стадию сельской общины, далее следовал период вольных городов, а затем – государство, при котором развитие продолжалось недолго, а потом и вовсе замирало… Например, Древняя Греция: первобытно-племенной период, медленная смена на общинный строй, период республиканских городов, сопровождавшийся расцветом, но с Востока повеяло дыханием восточных деспотических традиций, и войны поспособствовали построению Великой Македонской империи Александра. Водворилось государство, которое начало выжимать жизненные соки цивилизации, пока не наступила смерть, и таких примеров бесчисленное множество: Египет, Ассирия, Персия…
– Давние дела… – вздохнул Правый Маськин тапок и попросил себе ещё чаю.
– Моя анархическая теория критикует капитализм и поведение государства при таком состоянии экономики. Традиционно считают, что государство есть утверждение идеи высшей справедливости в обществе и что капитализм привносит теорию невмешательства («laisser faire, laissez passer»), – пусть делают, что хотят. Но в той же революционной Франции правительство позволяет нажиться за счёт рабочих, попросту не вмешиваясь. Якобинский конвент: за стачку, за образование государства в государстве – а это смерть!
– И в чём же, по-вашему, выход? – нервно поинтересовался Левый Маськин тапок, которого раздражала критика любой революции.
– Из этой ситуации возникает неизбежная дилемма, – пояснил Кропоткин. – Или государство раздавит личность и местную жизнь, завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесёт с собой войны и внутреннюю борьбу за обладание властью, поверхностные революции, лишь сменяющие тиранов, и – как неизбежный конец – смерть. Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче и тысяче центров, на почве энергической, личной и групповой инициативы, на почве вольного соглашения… Если вы хотите, как я, чтобы полная свобода индивидуума и его жизнь были уважаемы, вы поневоле принуждены будете отвергнуть владычество человека над человеком, какого бы вида оно ни было; человечество рано или поздно будет вынуждено принять принципы анархизма, которые все отвергают.
– У нас дома, в нашем будущем, Интернет как нельзя лучше соответствует сказанному, – согласился Правый Маськин тапок. – Уж где анархия, так это во всемирной паутине…
– Я так и знал, что человечество зарастёт паутиной, – пошутил Пётр Алексеевич, и Маськин с тапками весело засмеялись.
Вернувшись в наши времена, Маськин не стал признаваться, что он не нашёл в рассуждениях Петра Кропоткина ничего противоречащего своему видению мира, но страх быть признанным анархистом заставлял его помалкивать, и не только его одного. Маськин, однако, был против любого рода революций и потрясений, и в этом, пожалуй, и была его единственная отмазка, подтверждающая: Маськин – не анархист, как, впрочем, и не антихрист!