Левый Маськин тапок, зная проблему с шестью десятыми ноги, предвидел падение биржи и решил сыграть на понижение. Он на все свои сбережения, доставшиеся ему от тёткиного наследства (тапки были хоть и сводные, но братья, и тётка у них была одна на двоих), купил опции «Put», что означает, что Левый Маськин тапок купил право продать обувные акции по фиксированной цене, и когда биржа начнёт падать, все захотят это право купить, чтобы сохранить свои деньги. Что-то вроде страховки. Утром, когда Правый Маськин тапок продал все акции перед падением биржи, он стал богатым и даже успел купить себе золотое пенсне вместо изжёванных Плюшевым Медведем очков. Левый же Маськин тапок, увидев, что биржа упала, понял, что стал миллионером. Он решил повременить с продажей своих опций, пока биржа не упадёт до конца, немедленно бросил свои левые взгляды и побежал покупать билеты на Гавайские острова. Но едва он вернулся на биржу, чтобы продать свои опции, как она уже гордо была водворена Маськиным обратно, и его опции оказались никому не нужны. Так Левый Маськин тапок потерял всю свою часть наследства и, вернувшись к Маськину, стал ещё более ярым леваком, с такой классовой ненавистью к буржуям-капиталистам, что Маськин стал запирать Правый Маськин тапок на ночь в шкаф (как бы чего не вышло).
Однако Правый тапок любил своего левого брата и отдал ему половину его богатства, отчего денег в сумме у братьев осталось ровно столько же, сколько оставила им тётка, Старая Калоша, за вычетом цены золотого пенсне Правого Маськиного тапка.
– В том-то и дело, – поучительно заявил Маськин, наблюдая братскую идиллию у себя под кроватью, – с этой биржей в лучшем случае останешься с теми же тапками, а в худшем – вообще без штанов!
Глава 49
Маськин сарказм
Теперь, дорогой мой читатель, мы входим в самую скользкую область романа. Концовка… Осталось две последних главы. Напряжение растёт. Ну, и к чему же клонит автор? И чего же он, в конце концов, хочет сказать? Сейчас всё поставлено на карту – ошибёшься, и роман превратится в гору мукулатуры и напрасных блужданий по задворкам поблёкшего мира. А найдёшь верное слово – и сразу в вечность, туда, к ним, заоблачным шекспирам.
Нет, это не так. Совсем не так. Конечно, хочется, чтобы роман читали. Конечно, хочется нравиться. Но мой роман – я имею в виду не книжку, а отношения с читателем, – итак, мой роман с читателем поверхностный и платонический. Не могу же я приставать с романтическими намерениями к читателю или читательнице, приютившим мою бездомную книжку и отведшим ей место на своей книжной полке. Я уже смирился, что настоящей любви у нас не будет, потому что я слишком странен, и читатели того и глядят, чтобы в доме у них ничего не пропало, а то мои герои, сами знаете, тыркины всякие, и за ними глаз да глаз нужен.
Мои отношения с читателем действительно чисто платонические. Я ничего особенного от него не хочу, да и он, кажется, ничего особенного не ждал от книжки с названием «Маськин зимой». В отличие от Достоевского, я не беру читателя за душу и не трясу её с бешенством падучей до тех пор, пока из неё, этой читательской души, не посыплются его собственные скрытые топоры, припрятанные для беседы по душам с пенсионеркой-проценщицей. Я не Толстой, полагающий, что у читателя нет и не может быть своей собственной жизни, и потому ему следует переезжать с вещами в его роман и там селиться, бродить по его несчётным главам, а потом хлясть – и под поезд. Не то чтобы это не выход, но читателю всё-таки хочется жить в своём доме и хотя бы отчасти – своей собственной жизнью.
Маськин пропитан сарказмом и явной издёвкой над всем и вся, ну кроме вечных ценностей, конечно, которые автор из суеверия попытался не обсмеивать, хотя сдержаться вполне ему не всегда удавалось. Пробравшись сквозь все эти издёвки, читатель с недоумением смотрит автору в рот и ждёт, как бы вопрошая: «Ну и что?»
С начала романа автор носится с затасканной аллегорией, что, мол, приход тиранических времён – это зима, а их конец – это оттепель! Второсортное, надо признать, сравнение. Потом всё подкалывает правителя – красно солнышко. Ну и что? Тиранозавр всея Восточной Сумасбродии… Очень оригинально, ничего не скажешь. А как же порядок? А как же «жить стало лучше»?
Всё время автору неймётся и по поводу папы римского. То он его так выставит, то эдак. Не нравится ему его гитлерюнгенское прошлое. Может, автору ещё не нравится и что папа – немец и родом из Баварии? И что его отец-полицейский отыскал его мать по брачному объявлению? Так что же, папы римские – породистые собаки, что ли? Или автор хочет, чтобы один из самых влиятельных религиозных лидеров на земле был рождён в результате непорочного зачатия, или и того хуже, оказался евреем, как Христос (что является самым большим проколом христианства)?
А со своим еврейством автор вообще заманал. Ну еврей – так и сиди тихо, не высовывайся. Нет, он всё разглагольствует, то ему то не так, то ему это не очень. Одна надежда, что его свои же заклюют, чтобы автору неповадно было нарушать табу – еврей не может критиковать Израиль, потому что тогда он предатель и скотина. А сам-то Израиль – это вообще гаси свет. Ну какое дело российскому читателю до всего этого шабата?
Но вот пробивается тоненький голосок девушки-читательницы… «Маськин – это хорошо. Он такой добрый и милый. От чтения этой книжки наступает мир в душе, и от неё веет таким спокойствием!»
Спасибо, девушка! Спасибо, милая! Но не от всего Маськина веет спокойствием. Мешает всё время подкалывающий сарказм.
Вот хотя бы один из последних перлов автора, где он говорит об эволюции лжи. Припечатал так припечатал. Ну ничего ему не нравится. (На себя бы посмотрел.) Вот, извольте полюбоваться.
Автор утверждает, что вся наша жизнь якобы похлёбное рабство, именуемое свободным трудом. А ну-ка, поясни-ка нам, баснописец хренов, что же ты предлагаешь? Совсем не работать? Или чтобы все садились писать романы, как ты? А кушать что будем? Уж не твоя ли самобранка накормит? Ей-богу, пишешь в стиле детских сказок, ну и писал бы себе все эти шумелки-ворчалки. Зачем на высокую философию посягаешь? А на политику? Пулю в лоб захотел? Так нынче в лоб уже никто не стреляет. Всё больше в затылок. Знаете, с завязанными глазами, чтобы на том свете не знал в лицо своего убийцу и не выдал на Страшном Суде.
Я отвечу – мне нечего на это сказать… Конечно, работать надо, куда деваться. Я не то чтобы предлагаю совсем ничего не делать, я просто передаю ощущения многих людей, что они ожидали от жизни нечто большее, что они чувствуют, как на нудной рутинной работе они порабощены и что в конце концов в их жизни ничего, кроме этой нудятины, не будет.
А про нищету наш автор высказался тоже для красного словца? Минимальной зарплатой, мол, называется. Так что же, всяким уродам максимальную зарплату платить? Этот сарказм не имеет никакого отношения ни к здоровой экономике, ни к светлому будущему. Даже в самом наисветлейшем будущем будет своя минимальная зарплата, если автор, конечно, часом не коммунист и не ожидает со дня на день отмены денег. Минимальная зарплата хороша тем, что меньше неё платить нельзя, а вовсе не тем, что её уровень всё равно приводит человека к нищете.
Ну что ж, и на это мне сказать вроде бы нечего, я опять же не об основах современной экономики писал, сарказм этот относился к тому, что всё равно человек ощущает себя нищим, хотя, конечно, вы можете мне ответить словами товарища Сенеки, что богат не тот, у кого много есть, а тот, кому ничего не надо.
– А насчёт бесчеловечной войны, именуемой миротворческой миссией? Это автор про что? Про какой конкретно регион? Что же, автор предлагает с террористами не бороться? Дать им убивать наших детей? Уж не на деньги ли из Пакистана издаёт он эту книжонку?