- Наши лекари знают средство защитить жителей от моровой язвы. Нужно сделать надрез на коже и привить оспу здоровому человеку, чтобы болезнь не перекинулась на него. Мы, караимы, делали это в Египте и сделаем здесь, в Кафе!
Пробормотав молитву, Биньямин Колпакчи снял кафтан и обнажил руку:
- Лечите!
Невозмутимый Игнасий сделал разрез, Абу Салям чистым перышком перенес в рану частицу струпа. Наложить повязку секундное дело. Готово. Кто следующий?
- Я.
Отец Евлампий. Мулла. Булочница. Кузнец. Едва живая, но непреклонная Бибишь-ханум со всем семейством. Веселый Янос «как хорошо лекарь, что я выудил тебя из воды».
Отказались немногие. Что ж, пусть играют с судьбой в молчанку. Абу Салям услышал, как зашуршали холодные белые крылья, словно хищная птица высматривала новые жертвы, и показал небу кулак.
Глава 8. Бессмертие
В больнице, как и следовало ожидать, прибавилось пациентов. Вот только у дочери овчара была не оспа, а перемежающаяся лихорадка, которую следовало лечить кровопусканиями и корой ивы. И старик из предместья страдал нарывами из-за сырости в доме. А крикливая нищенка вообще ничем не страдала - похоже просто захотела поспать в тепле и покушать на дармовщинку. У остальных оспа протекала своим чередом. Первые четверо завтра ухудшатся и, дай Аллах, пройдут через кризис, младенец через кризис уже прошел - не веря своим глазам, Ариф потрогал покрытую гнойной коростой ручку и ощутил сильные ровные удары сердца.
Безымянный мальчишка, внук Махмуда-гадальщика тоже шел на поправку. Заглянув в лачугу Абу Салям с Игнасием увидели - ребенок открыл глаза и начал улыбаться. Откуда-то взялась вышитая рубашка и детское одеяльце с бейтом из Корана, кувшинчик с каймаком и свежий хлеб, сок шелковицы и плоды граната. Абу Салям заметил, как Фирузе поправляет мальчишке волосы, и понял, что у сироты появится новая мать.
Дни полетели вскачь. Абу Салям годами берег силы, теперь же пришлось отдавать все без остатка. Больница, город, лекарства, спасённые, заболевшие и выздоравливающие. Лихорадочная жадность наставника - вложить в ученика накопленное за годы. К тайному знанию - как удержать больного между жизнью и смертью - Игнасий оказался полностью неспособен, зато прочие наставления прочно укладывались в его честной голове. Он учил, переписывал, повторял, проявлял бесподобную смелость при операциях и до сих пор искренне плакал над каждым, кого не смог удержать. Пройдет... Или останется - Ибн Сина тоже сочувствовал умирающим.
Лишь один человек в Кафе был неизменно счастлив. Сатеник будто помолодела, ранние морщины разгладились, худоба превратилась в стройность, даже грудь словно бы налилась. И колючая злоба куда-то делась, оставив тихую нежность. «Воистину, добрая жена - благословение Аллаха» думал Абу Салям, любуясь улыбчивой, милой и кроткой подругой - а она хорошела и хорошела. Наконец майским утром подозрение превратилось в уверенность.
- Сколько тебе лет, милая Сатеник?
- Тридцать семь, господин, если я не ошиблась в счете.
- У тебя были дети?
- Сын. Был.
Сатеник отвернулась, спрятав слезы за покрывалом. Что ж, он скажет ей вечером.
Неторопливый ослик повез Абу Саляма с горы к площади и снова наверх, в городскую больницу. Уже зацвела сирень, первые ягоды вишни наливались ярким румянцем, кружились бабочки. В кроне платана хрипло вопила горлица - милая птичка, а орет как портовый грузчик. Скоро придет жара, город станет пыльным и серым, потом опустится сладкая благословенная осень, придут дожди. Под Рождество выпадет снег, а там...
Радостный Игнасий встретил учителя на пороге с криком:
- Ни одного!
Ни одного нового заболевшего. Ни одной смерти. Значит оспа уходит. Две недели - и черный флаг опустится. Прозвучат благодарственные молебны в мечети, церкви и караимской общине, а хазарский шаман сожжет чучело оспы в холмах над городом. Вернется архонт, или назначат нового. К июню закрома заполнят новым зерном и потери выйдут невелики, в метрополии не разгневаются. Кафа выстояла.
- Что ж, сегодня после дневных хлопот мы отправимся в город. Купим сладкого розового вина, печенья и фиников, сладких рожков и соленого козьего сыра. Будем пить и беседовать, читать Хайяма и слушать птиц, смотреть на звезды и гадать о направлении их путей. Нам обоим есть, что отпраздновать.
Первые больные уже отправились по домам на своих ногах. Мясник потерял бороду и сокрушительно переживал потерю, не понимая своего счастья. Младенец чудом не потерял зрение, но искусства Абу Саляма хватило, чтобы сохранить оба глаза. Восемь трупов сожгли в овраге за прошедшие дни. А могло быть и восемьдесят, и восемьсот. Зрелище чумной Шахрезы, мертвых улиц, мертвых кварталов, дохлых крыс и сытых собак навсегда осталось в памяти Абу Саляма.