И если то, что было мне чалмой,
Понравится тебе, тащи домой!»
Вор оглядел свое приобретенье:
И рвань, которую изъело тленье,
Тряпье, шнурок и всякий прочий хлам —
Все вдруг упало в пыль к его ногам.
В руках его остался лишь один
Кусок материи длиной в аршин.
Грабитель тряпку, что была чалмою,
Смял, закричал: «Что сделал ты со мною?
Твоя чалма, никчемный старец, лжива,
Скажи, обманщик, где моя пожива?
Я на твою чалму, факих, польстился,
Хотя б седин своих ты постыдился!
Меня ты приманил своею рванью! »
Сказал факих: «Ты зря исходишь бранью,
От одного тебя не скрыл я суть,
Хоть всех других старался обмануть!»
Рассказ о том, как шах пожаловал награду некоему поэту и как везир по имени Хасан десятикратно ее увеличил
Правителю свое в стихах творенье
Поднес поэт, предвидя награжденье.
И тысячу динаров золотых
Шах от щедрот определил своих.
Сказал везир: «Мой шах, такая плата
За преданность поэта маловата.
Не будет ли достойнее для вас
Умножить награжденье в десять раз!»
Хоть шахская казна была богата,
Но шаху все же было жалко злата.
Меж тем везир отметил, сколь велик
Труд стихотворцев, славящий владык.
Ибо в амбарах, где таится слово,
Зерно скрывает под собой полова.
И вскоре десять тысяч золотых
Поэт домой во вьюках вез своих.
И более того, за складность речи
Халат накинут был ему на плечи.
И пел поэт в пути: «Везир Хасан
Да будет светом счастья осиян!»
И для везира боле, чем для шаха,
Вымаливал он милости Аллаха!
Рассказ о том, как известный нам поэт несколько лет спустя поднес шаху хвалебные стихи
Кто знает, сколько пролетело лет,
Но прожил награждение поэт.
Решил он: «Что играть с судьбой слепою,
Пойду я проторенною тропою.
Восславит снова пусть моя строка
Властителя, чья щедрость велика».
Возжег Он душу вдохновеньем снова,
Чтоб заслужило награждение слово.
Известно: угождение — залог,
Что плата будет и щедра и в срок.
Ведь шахам кроме золота и власти
Потребно восхваление для счастья.
По их понятиям, восхваленье даже
Ценнее шелка и заморской пряжи.
Слаб человек, что делать,— всяк живущий
По силам добывает хлеб насущный.
Когда же ест иной удачник всласть,
Обресть он хочет золото и власть.
А если он уже богат и в силе,
То жаждет, чтобы все его хвалили,
Чтобы поэт писал и пел певец
О том, что он — имущий власть — мудрец,
Чтоб приукрашивало их реченье
И нрав владыки, и происхождение,
Чтоб люди славили его с мимбара
И во дворце, и в толчее базара.
Итак, хвалу тому, кто правил краем,
Слагал поэт, нуждою побуждаем.
В его ушах стоял динаров звон,
Он полагал, что будет награжден,
Ибо о щедром вспоминал везире,
Но обитал везир не в этом мире.
И восседал другой у шахских ног,
Который был расчетлив и жесток.
К тому еще и тем он был известен,
Что ни певцов не жаловал, ни песен.
Воскликнул шах: «За стих, что мил для нас.
Дать тысячу динаров, и тотчас!»
Но возразил везир: «У нас казна
Пуста, мой шах, такие времена!
И стихоплеты быть должны бы рады
Десятой части от твоей награды».
«Но десять тысяч золотых от вас,—
Сказал поэт,— унес я в прошлый раз.
Тому, кто к сахару уже привык,
Давать негоже выжатый тростник!»