«Маснави» поражает эрудицией Джалаладдина и разнообразием источников, откуда он черпал сюжеты своих притч и рассказов, Привлечено более полутораста произведений! И это не считая непосредственных авторских обращений к фольклору различных народов. Например, сюжет притчи о мухе-кормчем был навеян двумя строками из сатиры арабского поэта Абу Нуваса (IX в,) на Джафара Бармакида. Джалаладдин, как уже говорилось, поэму не писал, он диктовал ее, начитывал по вдохновению, в состоянии эмоциональной приподнятости. Поэтому в «Маснави», безусловно, присутствует импровизационный момент. Считается, что поэма создавалась импульсивно, без четкого плана, по наитию, что она лишена композиционного каркаса и единого сюжетного стержня, подобна лабиринту. Действительно, архитектоника «Маснави» сложна и многопланова. Она еще более усложняется тем, что Руми, следуя за своими предшественниками Санаи и Аттаром, создавал поэму в дидактическом жанре, излюбленной формой которого является притча, назидательный рассказ. Импровизационность «Маснави» приводила к композиционной инверсии в порядке следования притч, которые должны были иллюстрировать многочисленные теоретические положения автора, но подбирались они по принципу ассоциативных связей, иногда нарочито затемненных. Иллюстрации образуют длинную цепь следующих друг за другом или вытекающих друг из друга остроумных и мастерски написанных притч-рассказов. В ряде случаев основная история, давшая начало целой серии притч, становится как бы рамкой, окаймляющей рассказы, а вся серия превращается в стихотворную обрамленную повесть. Подобных повестей можно насчитать в «Маснави» более 30 (причем некоторые весьма значительны по объему), Иногда прерванное повествование такого рассказа возобновляется спустя много страниц (ср. серию толкований коранических преданий о библейском Моисее в кн. 2, 3—4, 6).
Следует помнить, что Джалаладдин, работая над «Маснави», исполнял своеобразный социальный заказ — просьбу учеников написать версифицированное руководство по мусульманскому мистицизму. Естественно, что часто он обращается к Корану — фундаменту мусульманского эзотеризма и преданиям (хадис) о пророке Мухаммаде. 760 раз цитирует он стихи Корана, нередко переводя их на персидский язык, в 745 случаях приводит 703 хадиса. Аллегорически толкуя стихи Корана, прибегая для подкрепления своих пояснений к хадисам, он раскрывает перед читателем сокровенный, «тайный» смысл отдельных стихов Корана и легенд о пророках, признаваемых таковыми коранической традицией, в рамках и символах суфийских концепций. Большей частью схема объяснения того или иного морально-этического либо суфийского положения в «Маснави» такова: теза (мистический постулат), затем ее подтверждение (коранический стих или хадис), затем иллюстративный пример (притча, рассказ, новелла в миниатюре), затем вывод (в виде сентенции или наставления). Итак, творческий метод Руми в «Маснави» обнаруживает черты устойчивости, В последние годы пересматривается и утверждение о хаотичности изложения в поэме основных идей и доктрин суфизма. Европейский ориенталист Ю. Балдик указал на тот факт, что по своей структуре (в мистическом контексте) «Маснави» очень близко к поэме Аттара «Илахи-наме» («Книга о божестве») и точно так же четко делится на три достаточно обособленные части, границы которых обозначил сам Джалаладдин названиями первых и последних историй в каждой части. Схема, предлагаемая Ю. Балдиком, такова. Первая часть «Маснави» посвящена чувственной душе, правящим человеком страстям, от которых ему, коли он встал на путь поисков бога и Истины, надлежит избавиться (это содержание первой тетради), поскольку низменные чувства суть зло и обман и наваждение Сатаны (содержание второй тетради). Вторая часть включает третью и четвертую тетради, которые сам Руми объединяет последним рассказом «О вероломном влюбленном» и общей рамкой пространного повествования о пророке Моисее. Основная тема этой части, в которой ангел сменяет Сатану, действующего в первой,— соотношение абсолютного Разума, человеческого ума и знания. Третья часть (тетради пятая и шестая) объединена темой утверждения единосущего Бытия и отрицания бытия человеческого. В ней объясняются мистические концепции абсолютного Духа и предвечного Света-Истины, положение о фана (полном исчезновении, растворении личности в божестве) и утверждается первостепенная важность фигуры шейха — наставника иа мистическом «пути» познания, которая у Руми, как представляется, до определенной степени замещает абсолютный Дух.