Как хариджит и тот едва ли смог.— Хариджит — член одной из самых ранних сект в исламе. Эта секта первоначально поддерживала права Али (ум. 661), двоюродного брата и зятя Мухаммада, но впоследствии ее члены резко разошлись с Али по ряду политико-религиозных вопросов, и порвали с его группировкой. Отсюда произошло название секты — хариджайа («те, кто выделился, отделился»).
Рассказ о четырех индостанцах, которые перессорились между собой
И потому от этих четверых // Аллах не принял их молитв святых.— Согласно мусульманской религиозной обрядности, молитва, нарушенная каким-либо образом в момент ее отправления (собственными ли мыслями, окликом ли со стороны или вопросом), считается недействительной и отвергается Аллахом, поскольку молящийся должен быть полностью сосредоточен на процессе молитвы, на ее содержании и на ее адресате.
Рассказ о том, как бедуин наполнял переметную суму песком
В классической персидской литературе бедуин (араб-кочевник) выступает обычно как недалекий простак, чье простодушие не уступает его наивности (однако отмечаются также щедрость и гостеприимство, присущие бедуинам). В данном случае простоватый бедуин является символом эзотерического, скрытого знания, которое, недоступно философствующему бродяге, под которым подразумевается богослов.
О том, как мышь украла верблюжий повод
В этой притче, как и в ряде других (см., например, «Историю о муле и верблюде»), Руми, адресуясь к новообращенным муридам, старается подчеркнуть в аллегорической форме руководящую роль наставника на пути духовного совершенствования суфия-мистика, предостеречь от самонадеянности.
Рассказ о поисках дерева, чьи плоды даруют бессмертие
Что имя? Лишь название предмета, // Подумай, что таит названье это? — В этих строках и во всем рассказе ярко проявляется эзотеризм Руми. Он поясняет скрытую природу божественной Истины, единственной, поскольку бог един, но объясняемой по-разному разными народами. Расхождения и споры касаются лишь формы (а не содержания), внешних экзотерических атрибутов сущности, проявляющихся в именах и названиях. Вместе с тем, поскольку божественные атрибуты становится очевидными только в результате их действия (и описать их можно только словами-именами, которые не отражают их истинной сути), постольку и человеческие качества, будучи неотделимы от духовной сущности человека, скрыты даже от того, кто обладает ими.
Рассказ о том, как из-за винограда перессорились четыре человека, поскольку не понимали языка друг друга
Эта притча — одна из наиболее известных в «Маснави» — поясняет мысль, высказанную Руми в предыдущем рассказе: раздор возник из-за формы, а не из-за содержания, собственно, из-за названия-имени.
Аналогичную основу, по мнению Руми, имеют и другие религиозные споры: разные люди веруют в единого для всех бога, но наделяют его различными именами. Решающую роль для сохранения мира между людьми, между народами играют, считает Руми, пророки и совершенные мистики, которым ведомо эзотерическое, скрытое от простых смертных, истинное содержание слов и явлений. Только они могут пояснить, что' есть Deus, Аллах или Бог.
О, если б повстречать им знатока — В оригинале не «знаток» а сахиб-и сирри — достигший совершенства мистик, которому открыто сокровенное знание.
История о том, как некий селянин обманул горожанина, настоятельно приглашая его погостить
Длинный и, казалось бы, банальный рассказ на самом деле весьма интересен: на примере прижимистого селянина, который одержим накопительством и стяжательством, Руми излагает свое отношение к суфию, претендующему на членство в братстве мистиков, хотя, в сущности, это невозможно, поскольку он весь во власти мирских забот, страстей и желаний. Селянин — лжесуфий. Горожанин же, наоборот, олицетворяет собой истинного искателя бога на мистическом «пути», который не полностью одолел путь к «стоянке осмотрительности» (вара') и ошибочно принял одно из своих психических состояний за озарение любовью. Он впал в заблуждение и с лихвой поплатился за него, но сумел осознать причины своей ошибки, увидел, что друг-селянин просто духовный спекулянт. Руми часто и яростно выступает против лжесуфиев, которые паразитируют, по его мнению, на положениях и идеях истинного мистицизма.