Рассказ о том, как Маджнун ласкал собаку, которая обитала на улице Лейли
По мусульманским обычаям, собака считается «нечистым», неугодным богу животным. К собакам относятся брезгливо, общение человека с ними регламентировано рядом оградительных запретов. Например, прикосновение к ней требует особого омовения, одежда, которую тронула собака, становится нечистой, и в ней нельзя отправлять молитву, не говоря уже о строгом запрете есть мясо собаки или пользоваться одеждой и шапкой, сшитой из ее шерсти, и т. п.
Не. должно мудрецам являть, поспешность, // Судить не свойства скрытые, а внешность. // Когда душа предмета вам важна, // Любая
станет раем сторона.— Руми здесь обращается к одному из основных положений суфизма: необходимо вникать в скрытую природу веры, а не придавать значение ее внешним атрибутам и проявлениям — соблюдению обрядов, ритуалов, правил, догм, установлений и запретов. Цель одна: познать божественную Истину. К формальной обрядово-ритуальной стороне веры суфизм относился безразлично; по мнению теологов, суфии нередко нарушали предписания ислама. Маджнун здесь — олицетворение истинного и совершенного мистика, который ласкает «нечистую» собаку, поскольку свет благости, исходящий от предмета его чистой и всепоглощающей любви (т. е. Лейли), падал на нее, живущую рядом с домом Лейли, С другой стороны, Маджнуна, поступающего против предписаний ислама, нельзя судить за его поступки, так как он безумец.
О том, как некто смазывал губы курдючной коркой, чтобы думали, будто он сытно ест
Суфий, встав на путь поисков Истины, должен очиститься от всех человеческих пороков (таких, как злоба, алчность, стяжательство, бахвальство, похоть, зависть и т. д.) еще на первой стадии (шариат) этого пути; рассказ иллюстрирует казус, возникший из бахвальства, основанного на чрезмерной гордыне.
Когда неправды нет в твоих словах, // Достоин ты блаженства в двух мирах.— В оригинале: «Избирай всегда правду своим ремеслом». Имеются в виду два мира: земной, юдоль печали, и мир горний, обитель блаженства и счастья. Суфии не отрицали эсхатологических положений ислама о наличии загробного мира, но они, как правило, трактовали этот мир метафорически, видя в нем состояние блаженства, проистекающее от познания Истины и достижения вечности, «живя в боге». В этом состоянии мистик уже не простой смертный, а «совершенный» человек, который, обретя им вечное блаженство истинного знания, возвращается к людям с особой миссией: наставлять и направлять людей на жизненном пути, он несет им слово правды, говорить неправду он органически не в состоянии.
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью с краской и, став разноцветным, решил, что он не шакал, а павлин
Чрезвычайно распространенный сюжет, берущий, видимо, свое начало в древнеиндийской литературе. Аналогичные рассказы имеются в «Калиле и Димне», «Тути-наме» Нахшаби, у его предшественников Имада На'ри в «Джавахир ал-асмар» (напомним, что этой же теме посвящена басня Эзопа).
Ибо никто, бывавший лишь в пустыне, // Нам не расскажет о святой Медине.— В оригинале: «Если я не бродил в пустыне, то что я могу сказать, о долине Мина?» Здесь Руми аллегорически сравнивает ритуал мусульманского паломничества (хаджж) с притязаниями шакала. Паломник, перейди пустыню, приходит в Мекку и покидает ее, чтобы завершить хаджж ритуальными церемониями в ее окрестностях, кульминацией которых Служат обряды в долине Мина (около 8 км от Мекки). Таким образом, не побывав в долине Мина, нельзя считать, что ты совершил паломничество. В мистическом толковании метафора означает следующее: если ты не прошел мистического «пути», если ты не растворился в божестве, то как же ты претендуешь на то, что достиг предмета желаний всякого мистика? Шакал требует, чтобы его называли райской птицей — павлином, метафорически это означает, что он претендует на звание кутба, т. е. главы всей мистической иерархии скрытых святых, совершенных людей, живущих в сем мире. Он не прошел «стоянок» пути, его не озаряли экстатические состояния, т. е. он не изменился субстанционально, а изменился лишь внешне -— угодил в чан с краской. Поэтому все его притязания тщетны.
О том, как горный козел теряет рассудок
Руми здесь вновь обращается к человеческим страстям: много найдется людей, которые, стремясь убежать от Предопределения (здесь — охотники), ищут спасения среди гор мирских забот и чувственных утех; но они не понимают, что данное убежище прольет их кровь и погубит их.