Лукмана долго потчевал купец,
Покуда не промолвил наконец:
«Ты, верно, сыт, Лукман, пришел черед
Полакомить и Мне свой грешный рот!
Ведь, глядя на тебя, наверняка
Сказать о дыне можно, что сладка!»
Хозяин откусил от дыни малость,
И жизнь ему страданьем показалась.
В его нутре возникла горечь вмиг,
Покрыли волдыри его язык.
На целый час он потерял сознанье
И, пробудясь, сказал: «О наказанье,
Скажи, мой верный раб, моя отрада,
Как молча мог принять ты столько яда?
Зачем глотал ты за куском кусок
И слова не сказал мне поперек?
Иль ты не мог придумать отговорок?
Сказал бы правду — я ж тебе не ворог!»
Лукман ответил: «Знаю, ты мне друг,
Лишь сладость из твоих вкушал я рук,
В твоем дому мое, хозяин, тело
Набрало силу и отяжелело.
И то не смел я горем прочитать,
Что горечь мне пришлось твою вкушать.
Хоть дыня эта и была горька,
Добра была дающая рука.
Имеет ли значенье горечь дыни,
Коль доброта спокон веков поныне
Чудесно в злато превращает медь
И горе помогает нам терпеть.
На свете только добротою нашей
Осадок удаляется из чаши
И уксус превращается в вино,
Колючкам нас колоть не суждено.
Когда сочувствуют приговоренным,
Им плаха может показаться троном.
Людским добром овеянная, вмиг
Теминца превращается в цветник.
И гуль, сбивающий с пути в ущелье,
Путь указует нам, ведущий к цели.
Становится порой нектаром яд
В саду, где зла на гостя не таят.
А нет в тебе добра — и кущи сада
Покажутся в раю мрачнее ада.
Лишь добротою движим, как ни слаб,
Себя владыкой чувствует и раб.
Зло — суета сует, и неспроста
От Знанья происходит доброта!»
Рассказ о том, как ехавший верхом эмир привёл в ярость спящего, которому в рот заползла змея
Случилось это все в былые дни.
Увидел всадник спящего в тени.
Заметил этот всадник, что ползет
Тому, кто спал, змея в открытый рот.
Рванулся мудрый спящего спасти,
Которого увидел на пути.
Но не успел схватить шипящей твари
И спящего камчою он ударил.
Тот пробудился и увидел, сонный,
Проезжего с камчою занесенной.
Несчастный напугался человек,
Но прыти бьющего он не пресек,
А побежал куда глаза глядят,
Попал в соседний яблоневый сад.
Но всадник настигал его, крича:
«Ешь паданцы, коль невкусна камча!»
И стал бедняга есть плода:, что были
Чуть тронуты уже печатью гнили.
Глотать ему их было так отвратно,
Что исторгалось многое обратно.
Пред всадником несчастный пал с мольбой:
«Скажи, в чем я виновен пред тобой?
Убей иль уготовь другую участь,
Но для чего меня напрасно мучить?»
Он продолжал: «Будь проклят черный час,
Когда судьба свела с тобою нас.
Ведь даже нечестивцы стран иных
Так не терзают пленников своих,
Так не карают правоверных строго
И грешники, не верящие в бога!»
Но бьющий продолжал свое занятье:
Стегал того, кто извергал проклятья,
Избитый падал, поднимался снова,
Боясь ударов всадника лихого,
И, убегая из последних сил,
То извергал, что прежде проглотил.
Исторг он, проклиная жизнь свою,
И гниль, и в горло вползшую змею.
У видя тело гнусное змеи,
Забыл несчастный горести свои.
Упал он со слезами на глазах
Пред благодетелем своим во прах.