Итак, «представление о боярстве как постоянной аристократической оппозиции во многом возникло под влиянием знакомства с историей Западной Европы», — пишет историк Кобрин. Заметим, возникло в наших представлениях. движимых желанием подвести русскую историю под средний европейский стандарт чтобы все было «как у людей». «Но сопоставление это грешит неточностью. Прежде всего, на Руси не было боярских замков. (...) Когда подходил неприятель... боярин никогда не принимался за укрепление и оборону своей собственной усадьбы. Летописи при описании военных действий обычно говорят о сожжении сел, то есть усадеб, и осаде городов. Русские бояре защищали (ср. — «состояние исконного боярского бездействия») не каждый свое село, а все вместе — княжеский (позднее — великокняжеский) град и все княжество».
«С молодых лет они участвуют в многочисленных войнах, которые вело Русское государство. Сабельный бой конных отрядов в ...битве, где не было ни отдаленных командных пунктов, ни дальнобойной артиллерии, уравнивал перед лицом опасности воеводу и его подчиненных. Пожалуй, для воеводы риск порой был даже большим: в решающие мгновения он должен был оказаться впереди — во главе, в буквальном смысле этого слова, своего полка. (...) Именно на воеводу старался направить свои удары неприятель: его убить и выгоднее для победы, и престижнее. В родословиях боярских родов при многих именах стоят пометы о гибели в той или иной битве. Видимо, воинская доблесть входила в систему ценностей бояр.
До нас не дошло даже сообщений о том, что, мол, такой-то боярин струсил в сражении». Талантливые полководцы, организаторы охраны рубежей от набегов крымских ханов и западного порубежья, они несли свою нелегкую службу, не подозревая, что когда-нибудь их назовут бездельниками, спесивыми и невежественными. Их, чьи тела были покрыты шрамами, кто не сходил сутками с коней, тех, кто, как Скопин-Шуйский, в 23 года командовал войсками и громил интервентов, кто, как Михаиле Васильевич Воротынский, разгромил войска крымского хана в 1572 году и спас и Москву, и всю страну от страшного опустошения и кто был убит царем, еще недавно числившимся у наших историков в штате записных благодетелей русского народа, Иваном Грозным.
Когда Юрий Иванович Шемякин-Пронский первым ворвался во главе своего семитысячного полка в Казань при штурме и обеспечил полную победу русскому воинству, ему было чуть больше 20 лет. Верные сыны своего отечества. Их тела были покрыты шрамами, как и тело России.
Боярское бездействие — откуда взялось это государство? Кто его строил? Чьим духом и Разумом? Невежество, говаривал Пушкин, не знать свою историю. Это есть варварство. И наконец, «самодовольная спесь России».
Оставим на совести автора само выражение, но заметим: да, спесивые в ней были, и мы их увидим, но были ли они Русью? Читатели сами увидят, чьими сынами они были, эти спесивые.
Теперь о независимости. Этот обычный аргумент, обладающий доказательностью предыдущих утверждений автора и, надо признать, весьма распространенный среди историков прошлого и настоящего, звучит несколько странно, если имеешь желание познакомиться с политической картой Европы того времени, когда Петр начинал свою реформу.
Трудно сказать, чего больше в доказательствах величия Петра у наших историков — нелюбви к России или любви к Петру? Как раз к концу XVII века Россия покончила с опасностью утраты своей независимости и сама перешла в наступление как на своих южных соседей, так и на западных, осуществив воссоединение с Малороссией и вернув Смоленск. Перед угрозой утраты независимости оказалась скорее Польша, вступившая в полосу внутренних неурядиц.