В русле символико-духовной мысли[357] слово использовалось бережно: в некоторых индийских грамматиках слово вообще обожествляется; индусы полагали, например, что фонологический субстрат слова «vac» обладает энергетической способностью проникновения в духовно-психический мир[358]. Даже самый краткий афоризм, считали они, в состоянии раскрыть врата учености. На против, господствующий ныне образ мышления исходит из того, что «свободные», «вольные» слова должны приумножаться, скрывая тем самым интеллектуальную беспомощность, произносящего их оратора. «Вольное» слово, таким образом, призвано затушевывать узость идей. Так, ежедневно как бы из ничего рождаются тезы, гипотезы, псевдонаука или псевдоученость, обещающие подарить человечеству новое знание или новое понимание. Однако в большинстве случаев слова эти лишь пополняют грандиозную свалку окружающих нас отходов. В данном случае мы вовсе не имеем в виду объем научно-исследовательской работы и открытий, производимых современной наукой и техникой. Подлинная наука не может не вызывать к себе уважения со стороны всех ценителей знания. Мы имеем в виду нагромождение одно сторонних выводов, «научно-идеологических» монстров, узколобого сциентизма и любительства, захватывающих воображение многочисленной рати публицистов, журналистов, пропагандистов, которые, используя все более мощные средства массовой информации, обрушивают свое полузнание на общественное мнение, подчиняя его своим интересам.
В духовно-символическом мышлении пиковый момент сексуальной жизни был не просто воспроизведением исконного акта творения, но «мистическим слиянием» — таинством соития, восстановлением единства противоположных элементов. По этой причине он, как и вся телесность, был окутан священными покровами, сокрыт.
В современную эпоху духовное достоинство сексуальной жизни человека подвергается ежедневной профанации. Мы не говорим о вполне оправданном интересе к этой сфере со стороны научной сексологии и психоанализа, которые не разорвали покрова духовности, призванного охранять сексуальность. К счастью, так полагаем не только мы. Эти науки освободили эту сферу жизни от вредоносных наслоений, именуемых иначе предрассудками, фобиями, невежеством или незнанием в области психосексуальных механизмов человека.
Не сексология и не психоанализ (применяемые с долей мудрости и умеренности) сорвали священный покров с сексуальной жизни человека, а, как это бывало уже не раз, их идеологизация, то применение, которое им было найдено обществом потребления (достаточно указать на порнографию) и культурными обычаями экзистенциализма, бунтарства и т. п.
Потребительство, экзистенциализм, анархизм — казалось бы, не связаны между собой. Однако их удерживает вместе одна сила — это сила отрицания. Все они отрицают одно: потребность человека в духовной дисциплине, способной преобразовывать его телесность, облагораживать ее, превращать ее в инструмент самосознания, выработки активной жизненной позиции, чувства долга и служения человечеству, а не просто использовать свою телесность во имя наслаждения. Речь идет о такой самодисциплине, которая была бы в состоянии затормозить приумножение желаний, сбить жажду экзистенциаль ностью, которая, согласно «благородным истинам» Будды[359], является источником безмерного страдания. Воцарение определенной ментальности, пробившей себе дорогу в последние годы, несмотря на все попытки скрыть свое подлинное лицо под маской социальности или культурного прогресса, имеет один смысл: победное шествие невроза, порождаемого абсолютизацией слишком материалистически понимаемого «я» (в терминологии психоанализа — «оно»), стремящегося раскрыть в лихорадочной спешке все возможности материального мира, пренебрегая святостью человеческой жизни. Психоаналитик сказал бы в данном случае — не предоставляя слова цензору сверх-я и не разрешая вмешательство посредника «я».
357
Читатель, разумеется, понимает, что нет никакого «особого» образно-символического или символико-духовного мышления, точно так же, как нет «особого» современного мышления. Мы воспользовались схематикой подобных дефиниций для того лишь, чтобы указать на тенденцию в развитии мыслив широком смысле этого слова.