Великий масон Бенджамин Франклин почитание классической доблести (постоянство, настойчивость, умеренность, трудолюбие и т. д.) превратил в свой ежедневный практический труд, о котором он с достойной восхищения и подражания ясностью повествует в своем жизнеописании[24].
Язык, на котором изъясняется с нами сегодня побудительное стремление к доблести, быть может, непохож на язык XVIII столетия. Но к особенностям масонства относится то, что оно сохранило в качестве своего долга и обязанности пробуждать в человеке желание быть человеком доблестным вопреки духу времени, которое, казалось, давным-давно не оставило и следа не то что от этого понятия, но и от самого слова. Вернемся, однако, к Библии. Заметим при этом, что по ритуальному обыкновению книга раскрывается на первой странице Евангелия от Иоанна, где напечатан шедевр эзотеризма — Пролог. Имя самого апостола Иоанна связано с гносисом, иначе говоря, с тем направлением религиозной мысли, которое преодолевает или, если угодно, интегрирует веру с философским умозрением, с личным поиском сущностных истин. «Вопрошание Иоанна» («Interrogatio Johannis») — так звучит название своего рода Евангелия, «единственного, быть может, апокрифа, вдохновленного манихейством, который нам сейчас доступен»[25] и который был составлен в общине богомилов, связующем звене между манихейством и катарской ересью (двух течений мысли, находившихся под влиянием гностиков).
У масонов Иоанн-евангелист «празднуется» по случаю зимнего солнцестояния. День апостола Света (о котором будет сказано позже) и день, когда солнце возобновляет свой восходящий путь, символически слиты в один. Достойно внимания и то, что масонские ложи очень часто именуют себя в честь св. Иоанна.
Наконец, ритуальный масонский корпус, получивший распространение в ряде немецкоязычных стран и основанный в 1770 г. Циннендорфом, известен как «Обряд Иоанна» и предполагает наличие степени (шестой по иерархии) под названием «Друга св. Иоанна»[26].
Таким образом, св. Иоанн является символом просве щенной религиозности. Пролог его святого благовествования основан на символике Слова и Света. Что касается Слова, то подчеркнем: масоны заняты поиском «Утраченного Слова», которое является не только тайной мастерства, ушедшей вместе с Мастером Хирамом, но и словом, способным созидать, — логосом Иоанна, выразимой в слове истиной.
Символика Света имеет в масонстве центральное значение. Она впервые появляется во время инициации Ученика, когда кандидат, согласно ритуалу, взыскует Света. В других вариантах тот же символ встречается в многочисленных ситуациях, связанных с ритуалами последующих степеней.
В Евангелии от Иоанна Свет, по сути говоря, совпадает со Словом, творческим началом Божества. То же и в книге Бытия, где Свету принадлежит первенство в акте созидания: «И сказал Бог: да будет свет; и стал свет» (1, 3).
Любопытна исходная причина столь частой ассоциации Света и Божества. Несомненно, речь здесь должна идти о «криптомнезии», то есть воспоминании, возникающем в ходе процесса бессознательного и архаического (тайного) запоминания, воспроизведении образа-архетипа, материализуемого в солнце или молнии, который скоррелирован восприятием сверхъестественной силы, которым обладали наши отдаленные предки. Но увы, сказав все это, мы тем не менее так и не раскрыли существа проблемы. «Возврат к прошлому» еще не объяснение.
Правда, можно было бы, с известной долей осторожности, обратиться к тому, о чем писал в свое время психолог и философ Уильям Джеймс относительно мистических состояний. По его мнению, эти состояния «раскрывают правдоподобные горизонты истин какого-то иного порядка, доверие к которым тем больше, чем сильнее они отзываются в глубинах нашего сердца»[27]. Если допустить, что суждение Джеймса верно, тогда, быть может, справедлива и корреляция световых образов с Божеством.
Как утверждает Лайонель Уилкинсон[28], символ Света — это не просто поэтическая метафора, обозначающая Бога, который, впрочем, может быть обозначен и каким-то иным образом; этот символ на языке человечества является наиболее подходящим для того, чтобы рассказать о реальности, которая трансцендирует и в то же время охватывает, проницает и направляет всякую другую реальность. Стоит, пожалуй, задуматься над тем, как и при каких обстоятельствах мы впервые осознали присутствие света в своем существовании. Быть может, тогда мы лучше поняли бы, почему апостол Иоанн в Первом послании (1,5) утверждает одно: «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы». Свет делает возможными все формы высшей деятельности. Он определяет, окружает нас и дает нам возможность видеть. Он руководит нами и рассеивает в нас опасение тьмы.